В.Г. Корнелюк

БЕЖЕНЦЫ ВОЙНЫ В БЕЛОРУССКИХ ГУБЕРНИЯХ И ПЕРВЫЙ ОПЫТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ И ОБЩЕСТВЕННОЙ ПОМОЩИ БЕЖЕНЦАМ (1914 - первая половина 1915 годов)

Исследуя историю беженства в белорусских губерниях и из белорусских губерний , важно разобраться в особенностях этой вынужденной миграции, охватившей более 2 млн человек. Ведь память про беженство до настоящего времени сохраняется как у жителей Беларуси, так и у населения соседнего Подляшского воеводства Польши, территориально входившего значительной частью в состав Гродненской губернии.

Одними из особенностей того беженства являются обстоятельства и мотивы выселения белорусского населения со своих мест, и характер начальной помощи беженцам со стороны самых разных организаций и учреждений в период до «великого отступления» русской армии летом 1915 г. На основе широкого круга источников, включая архивные, мы постарались оценить эти особенности.

Исследование беженства белорусского населения необходимо вести от первых дней войны, когда из Гродненской и Виленской губерний началась эвакуация различных учреждений. Этот первый этап эвакуации населения приходится на июнь 1914 - январь 1915 гг.

Семьи брестских служащих были эвакуированы в июне-августе 1914 г., с самым началом войны, а уже в октябре, когда ход военных действий изменился, они возвращаются в город. Тогда же, в октябре, возвращаются и гродненские чиновники со своими семьями. Уже в январе 1915 г. в Гродно вернулись ранее эвакуированные в Смоленск и даже в Пензу школы, а в феврале в них начались занятия. Первая партия беженцев-христиан в количестве 285 человек прибыла из г. Августов в Двинск в конце октября 1914 г. Но вскоре приток беженцев приостановился.

Уже первые месяцы войны показали, что первым комплексом проблем, связанных с делом эвакуации, стал не вывоз местного населения, а прием на территории Гродненской и других губерний эвакуированных и беженцев из губерний Царства Польского, которые скоро превратятся в арену боевых действий. В этот период гражданские и военные власти белорусских губерний уже почувствовали тот объем проблем, который тянуло за собой массовое, плохо организованное движение людей, стремящихся все время остановиться в своем беге и зацепиться за ту или иную местность, по возможности - поближе к своим родным землям. Это движение состояло из польских, еврейских, литовских беженцев, и, частично, русских должностных светских и духовных лиц.

Уже на первом этапе беженства обратило на себя внимание разное поведение духовенства различных конфессий на польских и белорусских землях. Большую активность в деле выезда на восток проявили священники православных приходов, энергично призывая прихожан эвакуироваться. Такая активность православных священников вызывала разную реакцию, в том числе и возмущение. В письме архиепископа Варшавского и Привисленского Николая от 16 августа 1914 г. читаем: «Объявление мобилизации в Привисленском крае вызвало панику в духовенстве... Ксендзы, пасторы и раввины оставались на своих местах, а наши попы задавали "дрю-ля-ля"...»

В немалой степени стихийный характер беженства вытекал из того, что российские военные власти изначально руководствовались по отношению к тыловым территориям, прилегающим к существующему или вероятному театру военных действий, тактикой «выжженной земли». Ее применение в 1914-1915 гг. неоднократно излагалось в военной переписке. В письме генерала Ю.Н. Данилова, генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего, коменданту Брест-Литовской крепости генералу В.А. Лаймингу эта тактика излагалась определенно: «...1. Реквизиции подлежат домашние животные, лошади, повозки, съестные припасы, в случае, если их количество превышает месячную норму нужд населения». Уже этот пункт делал невозможным длительное существование населения, лишенного своего же имущества. Под безусловное уничтожение попадали посевы и покосы, когда они не могли быть собраны и вывезены. И хотя постройки и домашняя мебель уничтожению не принадлежала, при случае это имущество также могло попасть под уничтожение по усмотрению военных. Активное применение тактики «выжженной земли» на территории белорусских губерний объясняется также тем, что все пространство этих губерний еще перед войной представляло собой чрезвычайно насыщенный войсками плацдарм, созданный для активного участия в военных действиях. На территории этих губерний находились органы военного управления крепостных войск (Ковно, Гродно, Брест-Литовск, Усть-Двинск, Двинск, Олита, Новогеоргиевск), а также железнодорожных (Барановичи) и инженерных войск.

Бедственное имущественное положение беженцев стало причиной довольно нередких случаев ограбления ими местных зажиточных крестьян либо помещиков. Этим криминальным обстоятельствам беженства, когда беженцы шли «толпой в 500-700 человек и набрасывались на картофель, сено, овес и т.д.», чины полиции противостояли с переменным успехом.

Еще одной проблемой этих беженцев была полная дезориентация во времени и месте их нахождения. Понятно, что военные власти не информировали беженцев о своих планах и намерениях относительно их судьбы: им просто было не до беженцев. Гражданские власти до беженского вопроса еще не дозрели: постановление «Об обеспечение нужд беженцев» будет принято только 30 августа 1915 г., и только 10 сентября того же года при МВД будет образовано Особое совещание по устройству бежданцев с функциями высшего совещательного органа, а на местах начнут работать губернаторские совещания, и в беженское дело включатся земские и городские самоуправления.

Следующая проблема «польских» беженцев, которые оказались на белорусских землях, была естественным образом связана с необходимостью поиска ими работы. Наибольшую гарантию «трудоустройства» давали принудительные работы: укрепление позиций, разгрузка вагонов на железнодорожных станциях, постройка дорог и мостов. Попытки решения этой проблемы осуществлялись беженцами в условиях, когда территория Гродненской губернии включала в себе два крепостных района - Брестской и Гродненской крепостей. Трудовые мобилизации на создание и развитие этих крепостей ежедневно охватывали тысячи местных жителей. «Между тем целая толпа беженцев с Привислинского края ищет себе работу и могли бы успешно заменить гродненских рабочих на фортах», - читаем мы в письме начальника строительства Гродненской крепости полковника Д.П. Колосовского Гродненскому губернатору В.Н. Шебеко от 18 марта 1915 г. Это предложение Д.П. Колосовский повторит еще несколько раз в течение менее чем двух недель. Время бежало, а людей на колоссальной стройке не хватало: началась посевная, и крестьяне, хотя работа на крепости оплачивалась, стремились на свои поля. Поэтому на крепостных стройках беженцы из Польши, очевидно, были не лишними.

К тому же, по данным Гродненского фабричного инспектора, уже на середину августа не работало 473 из 569-ти предприятий с не менее чем 16-ю рабочими на каждом. Это означало, что из 17 874 рабочих губернии без работы осталось 12 883 человека. В таких условиях поиск работы людьми с неопределенным юридически статусом беженца многократно усложнялся.

Преследование и выселение вглубь России, как минимум подальше от линии фронта и плотной дислокации войск действующей армии, лиц еврейской и, еще больше, немецкой национальностей усугубляли беженскую проблему для белорусских губерний. Эта страница истории Первой мировой войны нашла свой отражение в ряде исследований. Для решения задач нашего исследования эта сторона беженства важна, во-первых, тем, что отражает атмосферу недоверия, искусственной, но витающей в воздухе подозрительности, возможности, пользуясь моментом, «сводить счеты». Во-вторых, такое поведение властей раздражало немалую часть местных жителей, вызывало у них понятное чувство негодования: люди в Беларуси столетиями жили, уважая национальные и религиозные особенности соседа, и антисемитизм, и неприязнь к немцам-колонистам не были характерны для них. В-третьих, следствием этой компании изобличения «шпионов» стали тысячи беженцев немецкой и еврейской национальностей, которые в скором времени, вместе с беженцами других национальностей, наполнят десятки уездов России, заставят своим числом ликвидировать печально известный закон о «черте еврейской оседлости». И в этой же беженской среде были сотни тысяч беженцев-белорусов.

В декабре 1914 г. Гродненский губернатор В.Н. Шебеко получил приказ главнокомандующего войсками Северо-Западного фронта генерала Н.В. Рузского от 25 ноября о выселении колонистов, которые проживали в 15-верстной полосе по обе стороны железной дороги в районе Северо-Западного фронта. Онемеченные литовцы-лютеране выселялись также. Под выселение попадали все крестьяне немецкой национальности, а в отношении лиц, которые находились на гражданской службе, устанавливался полицейский надзор.

В первый период войны на белорусских землях среди беженцев из польских губерний было немало евреев. В условиях насаждения официальной идеологии, которая возводила войну в ранг «отечественной» и которую целенаправленно распространяли все гражданские и военные власти, а также общественные организации и учреждения РПЦ всех уровней, евреи не виделись союзниками в войне, в стремлении к победе. География выселения беженцев-евреев соответствует 15-ти малороссийским, молдавским, литовским, белорусским и 10-ти польским губерниям, которые охватывала с конца XIX в. «черта еврейской оседлости».

30 августа 1915 г. в Российской империи начал действовать закон «Об обеспечении нужд беженцев», по которому руководство беженскими делами возлагалось на органы самоуправления и общественные организации. В законе впервые определялся статус беженца. Это был важный законодательный шаг, ведь среди тех, кто двинулся со своих мест на восток, были люди, по-разному оставившие свои места: из-за опасности военных действий, вследствие применения тактики «выжженной земли», по организованной властями эвакуации населения, учреждений и имущества, в результате принудительной политической депортации. Каждый мотив выезда делал его участников носителями разных правовых возможностей. Вместе с тем, всех их объединяли потеря имущества, нахождение вне территории своего постоянного проживания, неопределенность будущего, необходимость обустройства своей семьи на новом месте (с решением вопросов нахождения жилья, трудоустройства, обеспечения питанием, медицинского обслуживания, установления связи с родными, в том числе с мобилизованными в армию), потребность установления отношений с организациями, оказывающими помощь беженцам. Согласно ст. 1 этого закона, беженцами признавались лица, «оставившие местность из-за угрозы неприятеля» или местность, уже занятую врагом, или «выселенные распоряжением военных или гражданских властей из района военных действий», а также «выходцы из враждебных России государств».

В апреле 1915 г. к делу помощи беженцам подключилось созданное в Вильно Белорусское общество помощи потерпевшим от войны. Но еще с 1914 г. действовало Белорусское католическое общество «Милосердие», помогавшее семьям запасных чинов и беженцам. Создателем, учредителем и руководителем его была княжна Магдалена Матильда Радивилл . Также в Минске существовало общество «Благотворительность».

Практика такой помощи быстро стала заметным явлением. Упоминания о примерах приватной благотворительности можно встретить на страницах тогдашних газет, а также в переписке государственных чиновников, к которым иногда обращались организаторы помощи. Представители белорусских дворянских родов, католических и православных - Скирмунтов, Плятеров, Рдултовских, Чапских, Савицких, Сапег, Гедройцев и многих других, - вносили свою лепту в создание питательных и лечебных пунктов, больниц, приютов для беженцев. Благотворительность становилась постоянным явлением российской жизни.

И это подтверждалось как личным составом организации, так и теми, на кого была направлена деятельность его членов. Правда, «при невероятной энергии и воодушевлении его членов, организации не хватало денег» (так злословили польские активисты). К тому же виленский комитет со второй половины сентября 1915 г., когда русское командование решило оставить Вильно, действовал в условиях кайзеровской оккупации, из-за которой часть его руководителей вынуждены были уехать из города.

Оценивая деятельность виленского отдела общества, нельзя не отметить его организаторскую работу. Усилиями его членов деятельность Белорусского общества помощи потерпевшим от войны расширила свои границы. Согласно уставу общества, местный отдел мог быть открыт при условии проживания в населенном пункте не менее пяти членов общества. И такие местные отделы были созданы в Минске, Полоцке, Витебске, Дисне, Бобруйске, Порозово, Вилейке, Друскениках, Соколке, Кринках, Суховоле, Лужках, Сморгони, д. Гожа Гродненского уезда. Готовилось открытие таких отделов еще в Слуцке, Могилеве и Гомеле. До конца июля 1915 г. открытых было уже шесть отделов, и шел процесс создания еще пяти, а в планах было еще шесть. В Вильно планировалось открыть Белорусскую бурсу, в Дисне уже работала столовая на 100 посетителей, а в д. Гожа населению выдавались продукты питания. Это серьезное расширение деятельности состоялось в сжатые сроки июня-июля 1915 г. И это притом, что финансовой поддержки общество не получало ниоткуда. Тот же Виленский губернатор П.В. Веревкин, хотя и стоял во главе местного «Татьянинского комитета», не включил Белорусское общество помощи потерпевшим от войны в число субсидируемых организаций.

Вместе с тем уже первые действия, направленные на помощь этим вынужденным мигрантам, свидетельствовали, что в вопросах организации эвакуации населения гражданские и военные власти не делали особого различия в отношении национальных групп населения белорусских губерний. Исключение составляет несправедливая, унизительная и ущербная подозрительность в отношении немцев-колонистов и евреев. Это наблюдалось и при проведении принудительного выселения жителей с территорий действительных и вероятных театров военных действий, и при оказании помощи беженцам.