Трезвый взгляд на прошедшие послереволюционные ужасы

Для участников белого движения, анализировавших в эмиграции причины своего поражения, вопрос о взаимоотношениях с союзниками по Антанте являлся одним из самых болезненных и дискуссионных в проблематике гражданской войны.

Лукомский отмечал, что были периоды, когда на складах не было ни одного патрона, ни одного снаряда.

В подобных случаях командование Добровольческой армии приказывало продвигаться вперед, чтобы “пополнять недостающее из запасов противника”. После возвращения из первого кубанского (“Ледяного”) похода у добровольцев появился и еще один источник снабжения – немцы. На оккупированной ими Украине имелись склады бывшего Юго-Западного фронта, оттуда и получал оружие Краснов. Часть военного имущества он передавал командованию Добровольческой армии.

Но политику Краснова подвергал критике ряд участников белого движения, в том числе Деникин. Он признавал, что в создавшейся ситуации иного выхода, кроме сотрудничества с немцами, у Краснова не было. Однако стремление наладить со всеми политическими лагерями отношения (заявления немцам о преданности им, призывы к добровольцам о совместном походе на север на соединение с чехословаками, уверения казаков, что за пределы войска они не пойдут и, наконец, письмо большевикам о мире) Деникин называл “или слишком хитрой, или слишком беспринципной” политикой. Его Добровольческая армия придерживалась исключительно союзнической ориентации, враждебной к Германии. Деникин писал, что “в наших глазах” идея сотрудничества с германцами, как “насадителями большевизма и творцами Брест-Литовского мира”, была неприемлема. Да и Лукомский в беседе с гетманом П. П. Скоропадским заявлял, что он “ни при каких условиях” не согласится сотрудничать с немцами, которые “подлыми предательскими приемами погубили нашу армию и предали Россию в руки большевиков”. В то же время, как отмечал Головин, политика Германии была “противобольшевистской” и немецкое командование всегда с симпатией относилось к белому движению, видя в нем средство “для сохранения центральных держав от большевистской заразы”. Головин доказывал это тем, что для столь значительной вооруженной силы не представляло никакого труда покончить “с этой горстью русских героев”. Но немцы спокойно относились даже к передаче Красновым вооружения добровольцам. Как свидетельствовал и Лукомский, до июня 1918 г., при немцах, в Киеве совершенно свободно действовали пункты записи в белую армию. Деникин признавал, что немецкое командование на Юге России относилось с уважением к Добровольческой армии. Тем не менее отношение к сотрудничеству Дона с германским командованием в среде добровольцев было по меньшей мере неприязненным.В конце концов, верность союзнической ориентации не только Деникина, но и остальных руководителей белых правительств – А. В. Колчака, Е. К. Миллера и Н. Н. Юденича – стала приносить свои плоды. Начались поставки вооружения белой армии. Что касается качества, количества и соблюдения сроков поставок, то в литературе русского зарубежья существуют разные мнения. По данным Иностранцева, белые на Востоке все необходимое получали “богато” и “хорошего качества”. Гинс подтверждал, что Англия и Франция доставляли Колчаку все, что могли, учитывая состояние их послевоенной экономики. По Милюкову, выбор в качестве “основного стержня” белого движения Колчака, Сибири, был продиктован тем, что туда “раньше всего и в наибольшем размере притекала помощь союзников”. Лукомский же признавал, что и на Юге военные представители Англии “делали все от них зависящее” для снабжения белых, союзники поставляли им даже танки. П. Н. Врангель отмечал, что не только появление их на позициях, но даже слух о подходе танков вызывал отход противника. Это наблюдалось в конце августа 1919 г., во время реализации “Московской” директивы Деникина. 

Но известны и другие суждения, причем относящиеся ко всем белым фронтам. Генерал А. П. Родзянко указывал на срыв сроков английских поставок вооружения Северо-Западной армии. Полученное с опозданием почти на два месяца военное имущество оказалось, по существу, “неликвидами”: артиллерийские орудия без замков, разрозненные, неполные комплекты обмундирования, непригодные к боевой работе танки. Неоказание своевременной помощи Юденичу привело к негативным последствиям, о чем свидетельствовали и другие авторы. Гинс, анализируя причины поражения белых на Северо-западе, писал, что “медлительность союзников оказалась роковою”. Да и на Востоке страны, по его мнению, оказанная ими помощь хотя и была “очень существенной и значительной”, но все же “бессистемной” и нерешительной, что сводило ее роль на нет. К тому же, как отмечал генерал А. П. Будберг, занимавший некоторое время посты главного начальника снабжений при ставке Колчака и управляющего Военным министерством, иностранцы часто присылали “дрянь и гниль”, оплачивать которую приходилось золотым рублем. Японцы вместо сукна поставили суррогат – “разные отбросы, накатанные на бумажную основу” – “расползающийся” через три недели носки. По наблюдениям подпоручика конной артиллерии В. Матасова, поставки военного снаряжения Добровольческой армии также не отличались щедростью. Просьбы Деникина отдать ему оружие и снаряды, оставленные русскими частями в Румынии, союзники не приняли во внимание. “Скудную помощь” снарядами предоставили только англичане. Франция больше заботилась об армии Польши, которая была “с головы до ног” одета в голубую и колониально-защитную французскую форму. 

Кроме поставок вооружения, белые надеялись и на поддержку правительств Антанты в других областях. Лукомскому представлялась необходимой отправка войск союзников “для обеспечения порядка и образования плацдарма в районе Малороссии”, а также “действенная помощь по восстановлению экономической жизни в освобождаемых от большевиков районах”, предоставление кредита. Для Вооруженных сил Юга России (ВСЮР) серьезной помощью оказалось бы просто удержание союзниками Одесского района и Крыма, иными словами, союзники должны были обеспечить тыл антибольшевистского движения, помогая наладить в нем экономические отношения и удовлетворяя финансовые потребности белого правительства. При этом, отмечал Милюков, у белых считали, что Брестский мир заключили враги России – большевики, поэтому помощь союзников не рассматривалась как интервенция. Действительно, страны Антанты направили контингенты своих войск на территорию России. Британские части высадились в Закавказье и на Севере – в Мурманске, затем в Архангельске (там же находились небольшие французский и американский отряды), был послан английский отряд в Хоросан (Средняя Азия), французы заняли Одесский район. Американские и японские части охраняли дальневосточные линии железной дороги. Всего, по данным Милюкова на 15 сентября 1919 г., японцы ввели в Сибирь 60 тыс. солдат, американцы – 8477, британцы – 1422, итальянцы – 1400, французы – 1076. 

Каковы же причины столь противоречивой, на взгляд участников белого движения, политики стран Антанты во время гражданской войны? Деникин писал, что союзники “руководствовались исключительно собственной выгодой; до несчастия русского народа им не было никакого дела. Они могли идти с украинцами и против украинцев, с большевиками и против большевиков, могли воссоединять и расчленять Россию, лишь бы эти действия соответствовали их национальным интересам”. Так же рассуждали обычно и другие эмигрантские авторы. “Национальный интерес” правительства стран Антанты видели прежде всего в использовании России для продолжения войны с Центральными державами. По этому поводу Будберг еще 4 ноября 1917 г. писал с сарказмом в своем дневнике: “Мы должны существовать столько, сколько им (союзникам. – И. Б.) нужно для замены нас американцами; мы за это время можем гнить и разваливаться, сколько угодно, но только выполнять свою роль горчичника на немецком затылке. Когда же мавр сделает свое дело, то ему предоставляется право окончательно развалиться, ибо после предвкушаемого – но ни в чем еще не гарантированного – уничтожения Германии [это] будет для союзников и не безвыгодно, так как одновременно с немецким крокодилом будет сброшен со счетов и русский медведь, очень нужный во время войны, но совсем лишний, когда придется кушать плоды победы”. Подобные мысли высказывал и Милюков. Россия для союзников “являлась не целью, а лишь средством – и притом средством временным, даже кратковременным”. И далее: “Союзники хотели только утилизировать Россию для продолжения борьбы с Германией, но вовсе не имели намерения вмешиваться в борьбу между русскими “фракциями”.

То, что правительства Антанты преследовали только свои собственные интересы и им была безразлична внутренняя российская ситуация, подтверждалось их попытками использовать против Германии даже большевиков. Первоначально, как писал Генерального штаба полковник А. А. Зайцов, правительства Антанты озаботились решением трех проблем: недопущения переброски германских дивизий с Восточного фронта на Западный и использования против союзников находившихся в России военнопленных и обеспечения безопасности баз в Мурманске, Архангельске и Владивостоке, где за годы войны скопились доставленные союзниками военные грузы. В дальнейшем, как указывал, в частности, Лукомский, передвижение в Сибирь чехословацкого корпуса и начавшиеся там антибольшевистские выступления привели союзников к мысли о возможности создания на Востоке антигерманского фронта. По данным Милюкова, подобные планы возникли в апреле-мае 1918 года. С этой целью чехословаки были повернуты на Запад. Генерал Миллер рассказывал в воспоминаниях о встрече в Лондоне с начальником английского генерального штаба генералом Х. Уилсоном. Тот назвал три задачи высадки английских войск на Севере: 1) овладеть портами Архангельска и Мурманска, чтобы их не могли использовать немцы в качестве баз для своих подводных лодок; 2) захватить снаряжение, доставленное туда Америкой и Англией и не использованное царской армией; 3) содействовать воссозданию русских воинских частей для образования нового фронта.

Кроме необходимости продолжения мировой войны, Англия и Франция стремились еще и обеспечить в России свои экономические интересы. Лукомский ссылался на соглашение, заключенное Англией и Францией, о разделе зон действий, куда и были введены контингенты союзных войск. При этом Великобритания надеялась получить возможность беспрепятственно вывозить нефть из Баку через Батум.

Кроме явной недостаточности союзнической помощи, участников белого движения не устраивала сама форма их взаимодействия, выражавшаяся, как писал Милюков, в “пренебрежительном отношении к недавнему союзнику”. На взгляд Гинса, история интервенции, как и деятельность на Востоке страны чеха Р. Гайды, прошла несколько стадий: “Хорошее начало, добрые побуждения, затем самоуверенность, вмешательство в чужие дела, игнорирование хозяев, наконец, открытое выступление против власти и окончательный разрыв”. Однако, по мнению Лукомского, с самого начала отношения не были равноправными. Не только не обсудив с руководителями антибольшевистского движения вопрос, но и просто не поставив их в известность, союзники разделили юг страны на сферы влияния; они не торопились сообщать о принимаемых решениях; поддерживали “атаманствующие” элементы (в частности Япония – атамана Г. М. Семенова на Востоке) и сепаратистов и, в конце концов, вели себя в России как хозяева. Как считал Гинс, “иностранец не может распоряжаться в России, не создав себе смертельных врагов”, своими действиями союзники подрывали моральный авторитет белых, ибо и в Вологде, и в Москве, в Петрограде прекрасно знали, как совершался переворот в Архангельске, как союзники “экзаменовали” Колчака и как было “сфабриковано правительство Юденича”. Последний эпизод, поразивший многих, в фасках был описан министром правительства Северо-Западной Области В. Л. Горном: о совещании в английской миссии он узнал лишь непосредственно перед ним; генерал Ф. Марш потребовал от собравшихся за сорок пять минут создать новое правительство, по существу же, требовалось лишь утвердить список его членов, составленный в английской миссии.

Несмотря на признание давления со стороны союзников, руководители белого движения, по утверждению ряда эмигрантских авторов, сохраняли полную самостоятельность в принятии важнейших стратегических решений. Деникин, не откликнувшись на призыв союзников двинуть Добровольческую армию на Царицын, начал в июне 1918 г. операцию против Кубани (второй Кубанский поход). Врангель, вопреки ультимативному требованию англичан не выходить за Перекопский перешеек, прекратив борьбу с Красной армией и оставив за собой Крым, занял три северных уезда Таврической губернии. Колчак отверг кандидатуру Антанты – французского генерала Жанена – на пост главнокомандующего союзно-русскими войсками. Вообще, в отличие от советской историографии, эмигрантская литература отрицала то, что белыми силами руководила Антанта. В частности, расценивался как “легенда” факт назначения Колчака на должность верховного правителя по указанию Нокса. Милюков, однако, приписывал союзникам “несомненное влияние” на разработку плана переворота. Лукомский писал и о том, что английский главнокомандующий принимал участие в разработке вспомогательной операции при наступлении Колчака. Эмигранты видели необходимость исправить политику по отношению к западным государствам в интересах борьбы против Советской власти; ряд авторов, критикуя позицию белых вождей в годы гражданской войны, считал, что в борьбе с красными следовало исходить исключительно из собственных интересов, не учитывая стремления союзников. Как считал генерал Д. В. Филатьев (до 1917 г. экстраординарный профессор Академии Генерального штаба, начальник канцелярии Военного министерства, председатель Военного совета), никаких “союзников” у белого движения со дня подписания Брест-Литовского мира не было. Союз на короткое время возобновился в Сибири, когда был повернут чехословацкий корпус. Окончательно, по его мнению, союзнические отношения завершились 11 ноября 1918 года. Генерал В. И. Гурко конкретизировал это положение. “Донкихотская лояльность”, на его взгляд, и не могла принести желаемого результата, то есть бескорыстной помощи. Англия если когда-либо что-то и делала другим нациям, “то лишь во вред им”. Поэтому надо было использовать еще сохранившиеся силы Германии “для свержения большевиков или хотя бы для образования при ее содействии мощной военной силы”. По мнению Гурко, в условиях приближавшегося военного краха Германии такая политика не представляла реальной опасности для белых. Да и вообще, как считал известный в годы гражданской войны своей “германской ориентацией” Милюков, можно было использовать в своих целях существовавший у немцев, а также в некоторых либеральных и даже социалистических кругах, интерес к воссозданию сильной монархической России как союзницы в будущей борьбе с Англией.“Вместо ожидания подаяний”, следовало поставить союзникам, жаждавшим восстановления русско-германского фронта, определенные требования о помощи, а в случае отказа – объединиться со Скоропадским. Отказываясь от сотрудничества с германским ставленником – украинским гетманом, “будируя” против Краснова, командование Добровольческой армии “ничего не выиграло перед союзниками”. Вместо этого политика добровольцев привела к “более настойчивой” поддержке немцами большевиков и “всяческому” противодействию белым, а затем – и к Сибирскому правительству.

К большей гибкости призывал в своем военно-историческом труде Головин. По его мнению, надо было не портить отношения с союзниками, а по возможности использовать их потенциал. Головину представлялось возможным принять помощь немцев кубанцам против большевиков на Северном Кавказе, а равно и помощь союзников – добровольцам. 

 Бакланова Ирина Семеновна – кандидат исторических наук, доцент Московского государственного технического университета гражданской авиации.