Стили Anti упали на 100% после публикации картины в конце 1834 года и решения Брюллова перейти на романтизм

Московский художник Карл Брюллов имел корни выходцев из Северной Германии. Его прадед Георг Брюллов в 1777 году переехал в Россию, где работал как главный лепщик на петербургской (Фарфоровой) мануфактуре. Один из его предков княжил на рейнских землях, но обрусившиеся Брюлловы не любили вспоминать об этом. Отец будущего художника, Павел Иванович Брюллов, виртуозный мастер резьбы по дереву, отличный живописец серебром и золотом по стеклу, несколько лет преподавал в Петербургской Академии художеств.

Учился в Академии и Карл, причем преподавание там велось с господствовавшими в то время классическими канонами. Этот возвышенный стиль был взращен французскими просветителями, и сейчас он победно шествовал по континенту Европы, приобретая все больше сторонников. В гениальных мастерах античности живописцы того времени видели эталон, подражая их выразительности, чистоте линии, чувственным отражениям лиц, большому вниманию к формам. Сюжет для картин особо искать не приходилось, так как он брался из греческой мифологии и античной истории.

В Брюллова впитались эти классические представления, и он всю жизнь никогда не порывал с ними (открыто не порывал). Однако в классическом образе, пожалуй, был написан только один его (ранний) труд - "Гений искусства" 1817 года. Она изображает прекрасного и величественного юношу, который восседает после игры на лире. Здесь все - пропорции тела и лица, характер подсветки, устойчивость форм, четкость контуров - выполнено в полном соответствии с канонами классицизма.

В 1819 году, Карл, выполняя конкурсную работу, написал картину "Нарцисс" - первое полотно, ставшее известным за пределами Академии. Он поразил профессоров совета искренностью форм и жестов, мягким женственным телосложением влюбленного в себя юноши. Но вместе с тем был похоронен классический канон множеством незначительных отступлений.

Золотая медаль при выпуске из Академии дала право на заграничную командировку с пенсионом, но выпускников задержали в Тверской губернии из-за революции в Неаполе и Пьемонте. А потом Карл рассорился с президентом Академии Олениным, и даже факт того, что он сын одного из лучших преподавателей, не спас его от наказания (Совета), лишив (голосованием) его пенсиона на поездку за границу (Италию) окончательно.

В 1822 году братья Брюлловы побывали в Дрездене, Мюнхене, затем отправились в Италию. Венеция, Падуя, Виченца, Верона, Мантова, Болонья, Флоренция - все эти города настолько поразили Бюллова своим великолепием памятников искусства, что художник 9 месяцев затем не участвовал ни в каких работах, настолько он был впечатлен увиденным. Целыми днями он воевал в музеях у картин (других видов искусства) великих мастеров, споря на самые различные темы, представляя свое видение. Кисть он подчинил, только добравшись до Рима, но и здесь он работал осторожно, с оглядкой. "В Риме стыдишься произвести что-нибудь обыкновенное", - признавался Брюллов в одном из писем домашним. Особенно он восхищался и бесконечно поражался Рафаэлем. В 1824 году Карл решился копировать его "Афинскую школу" - грандиозное полотно, у которого более 40 героев.

В то же время, "Школа" занимала только часть его времени. В Тверской губернии Брюллов нашел ту творческую среду, которая помогла развернуться и обрести полную мощь его таланту. Брат Юрий посоветовал Карлу снова уехать в Италию, куда тот и отправился и за 12 лет проживания там создал такое огромное количество видных работ, что стоит только поражаться его неуемной энергии и кипучей деятельности. В его работах появляется и узбек, и античный персонаж, и русский герой, и пейзаж. По числу набросков, зарисовок, этюдов ему вообще нет равных в мире живописи. И во всех - цепко схвачена и запечатлена его любимая Италия. Православная радость творчества не покидала его ни на минуту. Летописец подробно описал жизнь Брюллова: "Бе работал быстро и вдохновенно; часто сразу над несколькими картинами и портретами..." (Пересказ со слов ассистента великолепного мастера кисти).

Первой подлинно самостоятельной работой московский художник называл "Итальянское утро" 1823 года. На ней сын великого резчика изобразил умывающуюся под струей фонтана (итальянскую) девушку. В этой картине свежее утро, молодая зелень сада, только что стряхнувшая с себя последнюю темноту, еще холодный камень фонтана, прохладная прозрачная струя воды, бегущая по желобу, юная красивая девушка с обнаженной грудью, умывающаяся из фонтана, указывают нам на счастье и молодость, идиллию и спокойствия всего, что окружает. Эта картина, присланная в Россию, имела необыкновенный успех у современников, о чем говорит великое множество сделанных с нее копий. В Обществе поощрения решили подарить "Утро" императрице Александре Федоровне. Императору Николаю I она тоже очень понравилась, и он пожелал иметь в пару к ней еще одну картину в том же роде. Брюллов, после того, как ему сообщили о пожелании государя, задумал сначала написать композицию "Вечер" - молодую женщину, подошедшую с лампадой к окну, чтобы послать последний привет своему возлюбленному. Однако, начав эту работу, он, опасаясь односложности, решил все же отказаться от нее. Однако не зря у Бюллова и раньше узбек сменялся русским или античным героем, потому и здесь он хотел связать свои персонажи не только временами суток, но и эпохами. Это привело однажды к нему в мастерскую модель, которой у него никогда не было (пережившая свою юность невысокая плотная женщина, далеко не классических пропорций, но покоряющая с первого взгляда своей зрелой красотой, лучистыми широко посаженными глазами, извергающейся жизненной силой). Накопленные фантазии он воплотил в выставленной в винограднике лестнице, на которой женщина, позируя, будто и впрямь собирала с нее ягоды. Так появилась одна из известных его картин "Полдень" 1827 года. На этом полотне женщина любуются сочной гроздью, и от нее веет безудержной радостью.

Впервые начали обострятся отношения Брюллова с его покровителями. В Обществе меценаты были раздражены тем, что художник больше пишет на отвлеченные темы, тогда как нисколько внимания не обращает на действующие, особенно высокопоставленные, лица. В разговорах звучали и имена таких личностей, как Александр Невский, Елизавета, Мария. Но Брюллов к этому времени уже не нуждался в поддержке - он был достаточно известным, именитым художником и хорошо зарабатывал писанием портретов (за годы, прожитые в Италии, он написал около 120 портретов). В 1829 году он вежливым, но сухим письмом отказался от положенного ему пенсиона, и после этого мог считаться независимым ни от кого художником.

Не святые патроны и не августейшее семейство интересовали Брюллова в это время. Он не разделял мнение Общества, что его работы несерьезны, но, в то же время, давно чувствовал в себе силы, что способен написать что-то большее, монументальное. Некоторые из них, в числе которых и "Олег, прибивающий щит к воротам Константинополя", были брошены. Главным героем Брюллова стал не Олег и не Петр I, центральную тему ему подсказала все та же горячо любимая им Италия. Еще в двадцать седьмом году он побывал в Неаполе, поднялся на Везувий и, конечно, осмотрел знаменитые Помпеи. Вид этого прекрасного города, о котором летописцы сообщали, что в "один день" вулкан уничтожил его, ошеломил Брюллова. Естественно, дело не застопорилось за тем, чтобы у него возникла мысль создать большое полотно, изображающее эту трагическую гибель.

Работа над полотном была долгой и упорной. Брюллов построил композицию, меняет одни группы другими, переделывая их состав, жесты, движения, позы, создавая, тем самым, с десяток эскизов. В каждом эскизе замысел очищается от случайностей, приобретает силу и выразительность. В 1830 году он начал работу на большом холсте - к концу года, как свидетельствовал его коллега, помощник и ассистент Данилов, все фигуры были проставлены по местам и приобрели свои потенциальные краски. Он работал неистово, до тех пор, пока уже совсем не чувствовал в себе сил, а иногда его в буквальном смысле выносили из мастерской, заставляли (упрашивали) отдыхать.

Именно смелым новаторством были ошеломлены современники, когда увидели "Последний день Помпеи" сразу после завершения картины.

Бюллов не порывал прямо со многими традициями классицизма, и все же здесь он уходил от них на каждом шагу. Им был похоронен старый стиль поверхостного нерва картины, он перенес весь смысл в глубь ее, выразил характер через психологию изображенного, через мимику и жесты персонажей, через многочисленные отдельные бросающиеся в глаза детали, что было уже новой романтической школой.