10-ЛЕТНЯЯ ВОЙНА ЗА ДУНАЕМ. ОБМАНУТЫЕ НАДЕЖДЫ

ИТАК, ОБЕД В ПРИСУТСТВИИ ЧЕЛОВЕК ПЯТНАДЦАТИ СОСТОЯЛСЯ.

Государыня не стала ограничиваться одним братом Орловым и сидела рядом с обоими. Григорий был внимателен к ней как нигогда, ловил взглядом каждое ее желание, ухаживая, заискивающе улыбался, как улыбаются домовладельцы, пытающиеся сдать за хорошую сумму свое не очень хорошее жилье клиенту. 

Разбитыми, казалось, оказались его ухаживания государыней, склонявшейся чаще к Алексею, с которым вела какой-то разговор. Но Брюс сидел на другом конце стола и не мог слышать, о чем они говорили. Он мог только догадываться, что волей императрицы Алексей назначен устроить для русского флота магазинчики, чтобы спокойно войти вместе с ним в воды Архипелага, найти там турецкий флот и разбить его, склоняя Порту, тем самым, к скорейшему подписанию мира. Естественно, разговор шел об ожидающемся морском походе. И фельдмаршал Голицын рядом не закрывал рот.

"Что я без вас, граф? - тараторил князь. - Нет, такого помещика, как вы, я не упущу ни на миг. Но не позволите ли налить мадеры? Всякий хвалит эту мадеру; как она вам, не прекрасная ли? Это огурчиков плпробуете?.. Вот уж удивительный засол".

И тут же напоминал Брюсу о Молдавии (правда, не о войне, а об отсутствии там таких вот, например, огурчиков).

Уже накануне обеда государыня строго повелевала относительно его небогатой сервировки: "Спекулянты... кроме вареной говядины с солеными огурцами, тушеного гуся, рыбы и грибов, я чтобы больше ничего не видела, никаких изысков". И многие вельможи, даже со средним достатком, вспоминали куда большее богатство своих столов: "Государыней определена конфискация крупной суммы на стол, и она лично следит за тем, чтобы эта сумма соблюдалась..."

Блеятящее постукивание вилкой игривой государыни: "...прошу не отодвигать (я уже вижу это) поданых для вас "мисок", "кружек". Ну нельзя все же обидеть моих "стряпальщиков" (улыбается). Граф, откажитесь от куска говядины, вот этого, - пусть он станет хотя бы кушаньем на вашей (улыбка) тарелке, которая долго оставалась пустой. Мясо оказалось как мои декреты, жестким и невкусным. Должно быть нельзя более допускать повара, которого его готовил, к кушаниям, раз он разбирается в них не лучше фурьера. Князь Голицын, поищите чего-нибудь интересного в своей тарелке, а вы, граф, обратите внимание на хозяйку стола. И не смотрите на меня так пристально, иначе странным образом "сморщитесь". 

Захваченные старательными пережевываниями распаренных гусиных косточек  у ж е  не видят в государынях полубожественной красоты. На самом деле я не Венера; я никогда ею и не была.

Террористические прелести в моем лице отсутствуют, хотя признайте, оно умно и приятно. Ну оно как продовольствие, что доставлено на этот стол, - обычное и прямо-таки... почти заурядное...

Маркитантки омолаживают лица как мебель, Венера же этого никогда не делает... Надо понимать, граф, что приятнай улыбка, выражение доброты - это не врожденные способности, а сложившаяся привычка, врожденная чрезмерным желанием нравиться окружающим людям! Но всякий желает моего внимания... мне даже поесть и привести себя в порядок некогда... Туда б их, эти глаза, лучившиеся добротой и игравшую в уголках губ полудетскую улыбку невинности...

Россией без удивительных перевоплощений управлять нельзя. Получается десерт на этом столе - яблоки, засахаренная вишня, смородиновый сироп. Открывайте латышские вина, хлопайте пробками. Гости, выходите из оцепенения, начинайте говорить и перебивать друг друга. Кстати, не понимаю, отчего, например, не китайцы, а турецкий султан является предметом вашего обсуждения. (Чуть поодаль вспоминали "статейки" о нем в европейских газетах. Их возмущало, что за военные неудачи в минувшей кампании султан казнил многих  к а з н и л  пашей)... Хотя, чем еще себя тешить, когда он отрубил голову Молдаванчи-паше за то, что тот потерял Хотин?" 

Газетные сообщения обсуждались так презрительно о султане, с такими многозначительными взглядами в сторону императрицы, как будто заговорившие о том сделалм это нарочно, чтобы подчеркнуть, как разительно отличие между кровожадным повелителем турок и российской самодержицей, не осмелившейся не только делом, а даже словом оскорбить своих генералов. Но обед закончился, и Екатерина в сопровождении Григория Орлова, Строганова и Чернышева удалилась в соседнюю комнату, где она имела обыкновение засиживаться с полчаса, а иногда и больше, за пяльцами. А князь Голицын снова завладел Брюсом и потащил его к Алексею Орлову, опоздавшему присоединиться к зашедшим в комнату и теперь ощущавшему себя у дверей "ни рыбой, ни мясом". И завязалась беседа о предстоящем походе русского флота к берегам Оттоманской империи. 

Брюс пообещал графу, что они будут следить за ним, но в словах этих проскакивала не энергия, а желание соблюсти обыкновенные приличия. "Наша армия искусна, - отвечал Орлов, - но постараюсь, чтобы ее величество, матушка наша, осталась нами довольна!" Но эту занимательную беседу "убил" камергер. Потому как, учтиво поклонившись, он объявил: ее величество желает видеть графа Брюса. 

Брюс посмотрел в сторону собеседников, как будто они могли сделать подтверждение только что услышанного. Поэтому Голицын и Орлов (они-то понимали ценность этого приглашения) заулыбались в ответ. 

Их улыбки говорили, что графу повезло, но надо было еще воспользоваться случаем. И он пошел в комнату, как крестьяне шли к своему помещику, где государыня находилась одна. Ее спутники из 245 апаптаментов, видимо, выбрали смежную комнату, так как оттуда доносились приглушенные голоса. По всему, там играли в карты.

Суть вызова явно был не в словах "как находите", когда государыня показала графу своих вышивок. "Я не очень-то разбираюсь ни в полотнах, ни в нитках, - сказал Брюс, - но цветочки, которые вижу, мне нравятся... Но извольте объявить причину моего приглашения к вам..."

Но "объяснение причины его приглашения" было логичным, ибо государыня желала еще раз поговорить о войне. Утром он был несколько возбужден и сказал не все, что хотел, и вот,некоторое время спустя ему предоставилась такая возможность: "...Прекрасный вызов. Доработайте же мои донесения. Замаскируйтесь, ибо "атаман" (так многие зовут там моего командира!) желает еще что-то кроме пушек и людей. Премия 0 рублей (денег граф Румянцев от вашего величества никогда и не попросит), нужна политическая информация."

На такой разбой государыня была не готова. Она не понимала смысла докладывать про крестьянские или международные дела. Но полководцу это было нужно с видением поля боя, чтобы вершить виктории. Она же не соглашалась, сказав, что доселе и без "политики" наши генералы хорошо исполняли свои дела. Екатерина помедлила и, надув губы, сказала, что испортит хлеб графу своей информацией. Озверевшие направления в ее политике отсутствуют. "Несмотря даже на мудрейшие домыслы, - говорила она, успокаивая Брюса, - просьба сия не имеет никакого смысла". 

Многие вещи определяют политику, но основывают ее обстоятельство, догадка и случай. Вслед этого было приказано донести о том и графу. А если ему было мало ответа от тех, кто прибывал обратно в армию, пусть, мол обращается к ее министрам. Говоря это, Екатерина следовала по комнате, пока не остановилась в двух шагах от стоявшего навытяжку генерала. 

Еще летом ей понравился граф. 

"Вы не пожелали взять того дурацкого подобострастия, - признавалась она в своих наблюдениях, - которым так испорчено немало хороших людей."

А имея "неподобострастных генералов", Румянцев должен был быть доволен. Но Брюс низко поклонился. И если он собрался в деревню, она кое о чем хотела его попросить. 

Екатерина не собиралась на первой же минуте излагать ее. Прозвучали наивные слова, которые должны были быть переданы графу Петру Александровичу, что государыня знает, что такое справедливость и всегда воздает своим генералам то, чего они заслуживают. Брюс постарался создать жест признательности и уважения еще раз. 

Под этим решено было провести черту: она надеялась дождаться от графа (или кто там приедет в следующий раз) только приятных известий об очередных победах.  Немцы попрощались, и Брюс отправился домой, где встретил, помимо жены, голубоглазого молодого человека богатырского телосложения. Но Прасковья Александровна не смутилась и сразу представила графа Васильчикова. 

После такого знакомства, дескать, грех и сердиться. Молодой человек с изяществом кивнул головой хозяину, после чего стал шарить глазами по сторонам, ибо эти люди всегда забывают, где положили свою шляпу. 

Председатель дома поняла намерение любица общества (№ 1) и объявила, что не отпустит его, так как хочет, чтобы он разделил с ними вечернюю трапезу. Сдавшиеся нервы молодого графа подтолкнули поблагодарить, сослаться на то, что его ждут и извиниться. Все желали его видеть. Лейтенант Прасковья пожала плечиками. На ее лице отразилась жалость. Однако к двери собралась его (любимца) проводить, о чем и заявила безапелляционно. Причем взяла его под руку, ведя к выходу! 

Брюс посмотрел ревниво им вслед, но лишь поднял с оттоманки небольшую книжицу и погрузился в мягкое глубокое кресло. Реквизиционные группы эту книжицу "Всякая всячина" не тронули. Мысли пылали, но совсем не к чтению. Почти не глядя в нее, он прислушивался к голосам за дверью, ждал прихода графини. До женитьбы у Брюса были две женщины, но обе не могли сравниться с Прасковьей Александровной, с которой прожил уже 18 лет.

В нем не разгоралась жалость на судьбу. Что бы ни случилось, в семье сохранялось всегда полное согласие. 

"Пролетарская" жизнь, однако, не слишком благоволила к нему с детьми. Один корреспондент газеты, когда его знакомили с его дочерью, увидел в глазах графа некую боль и понял, как тот страстно желает сына: "Город, узнай мечты о сем, смеялся бы взахлеб. Сейчас супруга заканчивает четвертый десяток - в такие годы рожают редко. Хотя Прасковья Александровна среди своих гостей всегда веселая, улыбащаяся. Только он такой мрачный. Зато всем остальным можно быть довольным".

Кто сей красавец? - в свою очередь спросил супруг? История нам поведала, что это граф Васильчиков. 

Добавим еще, что на него изволила обратить внимание государыня. 

Для Брюса это ничего не значило. Эти мальчишки еще ничего не смыслят. 

Хотя и под этим мало что кроется. Он же в момент прихода приревновал ее к нему. Всегда неподалеку от супруги находился подходящий ответ. 

Нет, дуться на нее совершенно невозможно. Благодаря этой озорнице, все "бредни" мигом в смех превращаются. А все равно тот мальчишка мог в нее влюбиться.

В возрасте она осталась "бабой хоть куда". Кажется, кроме лет, не исчезло ничего с тех пор, как он в счастливый день предложил ей руку и сердце. 

Она подсела к нему на подлокотник кресла и предложила рассказать, как его приняли самые высшие лица империи. Граф сообщил, что у него были другие ожидания от встречи с "надеждой всех русских". Откуда, по словам Прасковьи Александровны, словно перед ней был подросток, которого следовало еще учить, он вышел бы в другом расположении духа, приди он туда не с Голицыным, а с Никитой Паниным. "Ястреб" не понял и этих слов. 

Если объяснять коротко, то просто Панин был первым министром.

Да только супруг ухмылялся и возражал. Но тогда бы уж лучше тащить самого Орлова. Однако, рассеяв такое убеждение, был "контрольный" ответ об уходящем времени Орлова. 

Выдвинута версия расширила глаза удивленного графа. Казачьи командиры не могли знать про все "перетурбации" во дворе и подобные новости их действительно удивляли. Уже! Екатерина для него стала не так молода, он блудничает с другими женщинами. Сомнений было много. Немецкая сущность сомневаться чуть ли не всегда "разбудились" отчетливо. 

Немецкие сомнения возникли в голове графа после слов супруги. 

На обеде благодарный Орлов был внимателен к царице. Но по одному этому "козырю" нельзя было судить о дальнейших событиях и этой "немецко-русской" государыни. Супруги, поравнявшись своим умом, почти не видели друг друга в потемневшей комнате: "Да, конечно, зажгите свечи и закройте ставни!", было разрешено лакеям, и в комнате как-то сразу стало уютней. 

Но беседа продолжалась. Блеснув красноречием, Брюс рассказал жене, как просил императрицу прислать в армию подкрепление, которое свело бы на нет живую силу турок: "Государыня рада бы прибавить вам людей, да казна пуста!", заметила Прасковья Александровна. 

Напрашивался заключенный вывод, что мы беднее турок. 

Приказ денег не имел действительно, хотя "дырявее" турок может и не были. 

Члены правительства пропустили все сквозь пальцы. А Брюс использовал возможность пересесть на оттоманку. 

В споре удобнее, когда чувствуешь себя повыше. И мысль вот пришла, что немецкие государи никогда расточительными не были. И если даже не так, то он не мог с этим согласиться: "Сведущие люди говорили, что государыня экономит там, где только возможно, экономит даже на своей кухне, и сегодня я имел случай в этом убедиться", - вспомнил "защитник" обеденный стол: "Да верно, она умеет считать в кошельке деньги".

Итак уже все "ставками-мелкотой" все уши прожжужали, намекая на то, что больше десятки государыня никогда не ставила, играя в робер, боясь проиграть. И гардероб у нее численно уступал покойной Елизавете Петровне. Эти самоограничения в ее духе. Зато когда около нее кто-то появляется, она не знала удержу.

Тот же адмирал Орлов сколько денег умыкнул. Одессу на эти деньги можно заново благоустроить. Про Одессу графиня, конечно, не говорила, но и без того показала, что в три раза осведомленнее любого министра. 

Но немецкая половинка, загнанная в угол, была шокирована не только этим.

Шесть лет он так явственно не слышал в голосе супруги ненависти к императрице. А ведь в Петербурге к ним относились чуть ли не как к подругам. Граф всегда командовал ходом разговоров и теперь почувствовал, что надо придать иной крен беседе и утихомирить "горячую фаворитку". И попросил сказать, раз уж она все знала, способы, коими 25 правителей империи собираются поправить дела, которые, как он понял, находила не очень хорошими. Иначе как через смех эту просьбу Прасковья Александровна пропустить не могла. 

Уже ими создан институт по "выздоровлению российского бюджета и экономики" в лице вольного экономического общества. Только немецким мозгам того не понять. От общества вместе с видными дворянами выступает сама государыня. Это казалось невозможным, но мысли прервала заголосившая вдруг во дворе собака. Но граф подождал пока она утихнет, чтобы приступить к дальнейшим расспросам. Надо же понять, чем занимается эта мясорубка и деятельность этой мозгомолки.

В обществе издавали труды, составляли вопросы для решения по конкурсу, премировали и печатали лучших "гениев". Одну такую задачу они решали по составлению самой императрицы. 

Но хотелось бы знать побольше об этой задаче. Брюсовскими мозгами было невозможно разобраться в этой "говололомке". 

Если не разобраться, то можно тогда от "всеведущей" жены и услышать, тем более она сама и предложила. Только для этого Прасковье Александровне понадобилась та самая книжица, которую он так и не читал и которую держал до сих пор в руках, чтобы открыть там нужную страницу и прочитать. Предлагалась кроме ста червонцев деньгами памятная медаль стоимостью 25 червонцев за лучший ответ, иметь ли крестьянину в собственности землю или только движимое имущество, а также относительно прав на это имущество. Брюс встал с дивана, которые вывозились из Турции, и, ломая пальцы, заходил по комнате. 

Бомбардировка фактами совсем спутала его мысли. 

Получалось, что у русской государыни появилась идея: у своих дворян отнять крестьян. 

Продукция государыни - слова о себе как о республиканке. 

"Но я еще в это не верю, - размышляла Брюс, - как не верю и в болтовню насчет свободы крестьян".

Но вед была вероятность, что этот доблестный порыв начнет поддерживать кто-то другой. 

Хотя кто в это тогда мог поверить?! Вот и графиня к оттоманке швырнув все эти "бредни", взяла мужа за руку. Увести мужа в район приема трапезы посчитала лучшим (за разговором быстро пролетело время и нужно было все сказанное и услышанное "заесть"). За чаем пора посидеть.

Загнанный Брюс вернулся в армию в марте, когда в местах ее расположения уже вовсю звенела весна с ее ручьями, гнздившимися птицами и непролазными дорогами. 

Зато в шкатулке своей он привез рескрипт императрицы на имя главнокомандующего. 

Чтобы его отдать, он, несмотря на поздний час, нашел Румянцева в главной квартире за писанием каких-то бумаг - усталого, исхудавшего. 

Этим вечером они могли наконец-то "задушить" друга в объятия, после чего Румянцев кивнул на бумаги: кипела работа над "Обрядом службы", который требовал за неимением лишнего времени "дополнительных русско-военных усилий" генерала. Состав "службы" был наконец закончен. 

И тот, кто возглавлял Первую армию, заметил в руках графа тоже бумаги. Родившись под рукой ее величества, рескрипт попал по назначению. 

Возможно, писан он был и с Голицыным вместе, так как вручена была "супербумага" именно князем, когда "посыльный" граф уезжал из Петербурга. И граф в этом не сомневался.

С ним вместе не сомневался в этом "открытии" и Румянцев, который взял в руки "супербумагу" и взламывал на ней печать. Именно он говорил, что "путь-дорожка" князя не в войска тянется, а придворным генералом быть. 

В руки Брюса он сунул этот вскрытый пакет. Содержимое в пакете, это самое "срочное послание ЦК" сказал прочитать самому. 

С буквами его глаза отказывались уже встречаться. Брюс принял бумаги, после чего стал читать. ("Социализм должен отвечать"). 

Третьим пунктом там выражалось беспокойство царицы трудностями заведения магазейнов на покоренных землях. Одаренный граф должен был употребить все свои способности, чтобы решить эту проблему недостатка всего нужного для войск, и советовалось поискать хлеба в Валахии и воспользоваться помощью местного молдавского населения, тем более русская армия соблюдала строжайшую дисциплину и могла бы позаимствовать у них коней и волов для перевозки провианта взамен спасения их от турок.  

Выражалось также успокоение относительно больших сил турок в грядущей кампании, так как разбежавшиеся войска вряд ли вернутся назад, во всяком случае те, что находятся в Грузии, где вынуждены сейчас подавлять народное восстание. По имеющимся данным с визирем находилось до 40 тысяч воинов, однако часть из них уже была разбита под Фокшанами, Браиловым и Журжей. 

Диапазон же турецких магазейнов также не больно и широк, да к тому же и неорганизован, а графу лишь следовало не допустить османов к хлебу, который они оставили в Валахии. На такой дерзкий анализ и решилась Екатерина.

Когда Брюс прочитал рескрипт (все изложенное выше было там), то сложил бумаги и передал пакет Румянцеву. Румянцев долго молчал, вдумываясь в содержание услышанного. "Как они, - наконец заговорил и добавил тихо: - Там воображают себе, что мы, перед лицом неприятеля стоящие, занем не больше о нем, чем они. Говорил им, что он превосходит нас в несколько раз. Никто ведь от государыни не должен иметь честь узнать о сем докладе. Да и ты шел к государыне, чтобы сказать о том же. Давайте побеждать врагов".

Пусть и горько, однако Румянцев улыбнулся и покачал головой. 

В принципе, все было ясно. Деньги Петербург не имеет и "существенных подкреплений" оттуда ожидать не стоило. 

Утром дежурный офицер Красин принес данные о "реальном активе", и теперь становилось ясно, что придется рассчитывать только на него. Брюс хотел сказать, что эта ссылка государыни на римлян не более, чем отговорка, а причина отказа в посылке дополнительных сил содержится именно в нехватке средств в бюджете. Однако разница задуманного и действительно сказанного была разительна. Правда, говорил он на военную тему, а именно про одобрение в целом плана. Нашел время напоминать об этом. По покашливанию было видно, что Брюс находится в нерешительности. От плана, несомненно, отказываться не следовало. Впрочем, графу была непонятна причина уступки Петром Александровичем славы завоевателя Бендер Панину.

По плану, как казалось, они должны были поменяться местами - вторая аримия заняться самой важной, наступательную часть будущей кампании, а первая, обладая большими силами, вроде бы как прикрывать вторую с "задов", от неприятеля. Румянцев позвонил в колокольчик, вошел Вячеслав Красин с картой, которую тщательно разостлал на столе, и удалился. 

Первый вопрос "из первых", которого ожидал граф, был задан. Интересное замечание, но не того ли он и хотел? Члены Петербургского военного совета довольствовались одной победой - отнятием у противника крепостей. И в сем видят ключ.

На начало войны вопрос кто кого осилит решается не под стенами крепостей, а в генеральных баталиях противоборствующих армий. Румянцев отдавал Бендеры на забаву второй армии - графу Панину и этого орешка хватит - и развязывал себе руки для наступательных действий, что имело большое значение, заключавшееся в разгроме основных сил неприятеля. Ибо, когда они это сделают, турецкие крепости потеряют прежнее значение. 

Считается, героями основных событий стали все-таки они. А у героев всегда серьезные баталии. 

Румянцев заговорил о трудностях, с которыми он сталкивался, начиная новую кампанию. Главный недостаток - какое-то детство в умах деятелей военной коллегии в вопросе присылки подкрепления. В стремлении довести численность полков и батальонов до штатного расписания приходится идти на сокращение низших и офицерских чинов в разного рода нестроевых и второстепенных должностях. Увлекся перебросками. Видимо, придется направить в строй и обозных солдат, если удастся поставить на их место погонщиков из Малороссии. Линейные полки теперь комплектуются только из людей с действительным отсутствием пртивопоказаний для строевой службы. Стариков, инвалидов, не способных по силе и выносливости сражаться в открытом бою обратил в гарнизонных служащих; в крепостях, отвоеванных у противника, они приносили куда большую пользу. 

В армии введено твердое расписание,согласно которому кавалерия имеет 5 кирасирских и 8 к4арабинерных эскадронов, а каждый пехотный полк по 5-6 рот, исключением было лишь подразделение, которым в данный момент командовал генерал Парвус, отвечающий за внезапные набеги в стиле "бей-беги" и комплектующий свои войска в зависимости от сложности и формы поставленной задачи. "Холуй для решения важной задачи да подкреплен будет офицером" для уничтожения коммуникаций и баз снабжения противника, ведения разведки в тылу неприятеля, разгрома вражеских войск.

Брюс вернулся в свою армию, однако многое уже не узнавал в ней. Здесь - канцелярии, и напротив - в полках, на которые кивнул командующий: "Много! Службы! Но я и не ожидал восторгов!"

Как бы оправдываясь, Румянцев сказал, что ищет практический смысл, а не ищет славы борзописца: просит карту и "без чтения" складывает ее и ложит в стол.  В Петербурге же говорили, что он ломает прежний порядок внутренней и полевой службы. Это была правда в какой-то (если не во всей) степени, что признавал и сам Румянцев. И вводил новый расчлененный боевой порядок. ("Каре!").

Каре было естественно для пассивной обороны, "военного забора", "затупления зубов", "выдыхания неприятеля", "сохранения лица", "обретения уверенности", но не достаточно, если ставить определенную задачу: "прийти, увидеть, атаковать, победить". В это время такое каре упразднялось. ("Каре! Но без всяких рогаток...")

Это каре заменяло другое - без рогаток и прочих предметов для обороны. Это ввело в недоумение собеседника нетерпеливо поднявшегося Румянцева. Но "рогатка" - это понятие, которое следовало знать. 

Расхождения с обороной. Если стратегия строится на наступлении. Отказавшись от рогаток, Брюс тем самым освобождает пехоту от необходимости носить или возить этот тяжкий груз, разгружает сотню повозок, облегчая обоз, которые не будет загромождать боевой порядок, как было раньше.

А главное, мы избавляем солдата от ложной надежды найти за рогаткой спасение от атакующего противника, отныне он может рассчитывать только на штык и пулю и к этому себя готовить. Тут часы пробили полночь. Посмотрев на часы и решив, что на сегодня уже достаточно, Румянцев засобирался домой: "Благословенны походы на родственные ужины... Ибо мне подарили по случаю издания манифеста к молдавскому народу отличное молдавское вино".

Брюс, получив копию манифеста, выучил его содержание.  (Еще не выехав из Петербурга, он получил известие:  вышел манифест о Молдавском народе, написанный рукою Румянцева). В ней он призывал молдаван не только к сотрудничеству с русской армией, но и к истреблению их общего врага - турецких войск, с помощью которых султан держит молдавский народ в тяжкой кабале. 

Методика Румянцева в дороге: говорить что-нибудь, не молчать. Окраины веселятся. Он поддерживается местным населением, которое не хочет жить под турецким игом, а эта поддержка целого корпуса стоит. Чего там петербургские встречи Брюса с именитыми сановниками! Они судили о войне, об армии, а то, что он сегодня услышал от Румянцева, было в неисчислимое количество раз существеннее! А ведь это поистине великий полководец! Он, Брюс, должен радоваться, что судьба не только породнила его с этим замечательным человеком, а и дозволила под его началом попытать военного счастья! Налеты безграничной любви!   Кронштадт заливало дождями! "Потемкин" апрель Москвы!

Да на все государство спустилась худая весна - без солнца, без тепла. Не избежала из-за нее графиня Екатерина Михайловна массы огорчений. Румянцев читал, что из-за бездорожья прервались сообщения с подмосковными имениями, откуда доставлялись припасы для стола. И мыши тоже затосковали: скоро им в амбарах нечем будет полакомиться. Не утихают дожди. Но самое главное - нужно позаботиться о доме.

Арестованный деревом, он до того... обветшал, что потемнел весь.

Заработав зимой очередную порцию сырости, весной, когда сошел снег, он явил всему миру свою гниль. Крыша в одном месте осела, завалинка с надворной стороныотошла от стены и легла валом против лужи как быдля того только, чтобы не дать воде прорваться в подполье. Его еще не затопило, а вот крыша уже прохудилась, о чем Екатерина Михайловна узнала, когда начал сходить снег, обнаружив темные пятна в своей опочивальне. 

Тогда при горестных вздохах она ничего делать не стала, решив, что само просохнет. Но потолок не только не просох, он стал пропускать уже воду на местах, отмеченных темными пятнами. 

Брюс посоветовала охваченной тревогой "графинюшке" вызвать (значит, приказать, заставить, накричать) дворецкого, чтобы решить эту проблему (хотя, говорила, раньше это надо было сделать), чтобы настелили новую крышу (забыла, наверное, что круглые сутки льют дожди), а лучше совсем переехать в каменный, новый дом. Вызвала, спросила строго, но не так, как имела в виду подруга и родственница. 

Сараевский распорядитель тупо смотрел на потолок. Он, служивший у Румянцевых с самого начала их замужества и успевший за это время превратиться в дряхлого старика, задрал лысую голову и долго смотрел на выступившую на потолке влагу. С гонитнами проблема, наконец "проснулся" он перед ее сиятельством.

Так за них надо взяться. Он согласен с этим, конечно. Только гений выдает куда лучшую идею: построить на этом месте новый дом, каменный. 

Недаром все нынче каменные строят, "а-ля крепости", ибо пожаров боятся. 

Но все равно в последний пожар пол-Москвы сгорело. 

Тогда бог,обеспечив им защиту, уберег их "старо-деревянный" дом от огня. Его рабы читали "Спаси Господи! Против огня!", а сейчас слышали приказ другого "бога" сегодня же починить крышу.

Суть ему "обрисовали" ясно и четко: графиня неумолима и "назад дороги нет". Это сперва. Кто-то вздохнул, выражая полнейшую покорность. Не надо спорить с матушкой: надо  с д е л а т ь,  к о л и  н у ж н о  ее сиятельству, и какой смысл спорить?

Екатерина Михайловна велела всем уйти, а сама устроилась на диване и долго смотрела на промокший потолок. Если быть честной, то старый служитель в принципе прав. Вместо ремонта было бы лучше избрать другой путь и построить новый дом. А вот средств на стройку взять негде. 

Итак, у нее денег нет. Задача при нынешних расходах - свести концы с концами! Если только деревни заложить. А еще Екатерина Михайловна была уверена: ПОБЕДА НАД БЕДНОСТЬЮ ЗИЖДЕТСЯ НА ЖИЗНИ В ГЛУХОВЕ ОДНОЙ СЕМЬЕЙ ЗА СЧЕТ РАНГОВЫХ ДЕРЕВЕНЬ! Как она писала, "лучше, чем жить на две семьи, доходы с имений полезно бы истратить на уплату долга или строительство нового дома, ибо те самые доходы двойного иждивения не выдерживают..."

Да уж, как бы он "прозрел". Чего ему, кроме дел воинских.

А из комнаты Николая доносились звуки "играющего на скрипке бегемота". Николай - средний из сыновей, нужен уже план его профессионального обучения. 

Вместе с младшим братом Сергеем, которому было на год меньше, он воспитывался дома. По приезде в Москву Екатерина Михайловна хотела устроить детей в кадетский корпус, но антицарская сущность супруга воспротивилась этому. Схема объединения. Царь, мол, может разъединить братьев, а Николай с Сергеем должны быть вместе. Но сейчас на троне императрица, да и можно уже, как бы тяжело ни было, самой Екатерине Михайловне поговорить с сыновьями.  Дети немного разучили на скрипках какую-то пьесу. При появлении матери каждый наследник прекратил занятие и выстроился перед ней в почтительной позе. Да уж,государственная карьера обязывает изучать не одну только музыку. Не беспокойся, матушка, скоро придет господин учитель, и будут чертить планы. Потому Екатерина Михайловна присела на стул, ожидая, когда сыновья возобновят игру. Но сыновья слишком застыли в прежних позах, опустив скрипки. Старший смотрел ей в лицо и переминался с ноги на ногу. 

На языке Николая явно вертелся какой-то вопрос. С такой просьбой и обратился к матушке. Их манила армия, но для этого нужно было дозволение батюшки. И это оказалось неожиданно. При войне с турками захотелось им быть.

Конечно, Екатерина Михайловна всплеснула руками. Очень малы ведь они еще.

Вскормленная войнами династия батюшки в годы Коли (сам Петр Александрович в этом возрасте бился со шведами) уже не раз участвовала в различных сражениях. Можно было удивляться, чем им мила эта мясорубка, но сердиться на них было просто невозможно. 

Узким, должно быть, им казался их жизненный путь. И решили покинуть дом. 

Екатерина Михайловна, как немцы, сделала вид, что обдумывает их предложение. А что тут могло выйти? 50 раз спроси батюшку, и ни разу не даст своего согласия. 

Торговаться не надо. Да разве не о том же он писал в последнем письме? Один батюшка решает. Говорила! (В письмах батюшки дай бог одна строчка была посвящена детям!). В их воспитании на кого она еще могла положиться как не на учителей немцев и на саму себя? Они выросли без него, и его вряд ли интересовали вопросы, хорошие они или плохие, умные или глупые. Вряд бы он мог это знать, потому что при своей солдатской жизни был для них "редким отцом". 

Не думал о них даже в те дни, когда жили одной семьей в Глухове! Во-первых, уходил по утрам в такую рань, что дети еще спали и, во-вторых, возвращался ближе к полуночи, так что они снова уже находились в постели. 

За то время Екатерина Михайловна не раз говорила ему с упреком, что поставь сыновей перед ним рядом (да как угодно, расположи их), и он не вспомнит, кого из них зовут Сергеем, кого Николаем, а кого Михаилом. 

Для разговора с учителем она отправила их немного погулять. Давно он уже ожидал "аудиенции" за дверью, и, наконец, выходя, "солдатики" сказали ему, чтобы вошел. 

В комнате детей не было. Но провожая их взглядом, Екатерина Михайловна заметила, как Николай как будто сказал ей взглядом, чтобы она не беспокоилась, так как они ничего не сделают вопреки ее воле. 

Для детей она готова была "на все тяжкие", так они были ей дороги. Главное, что они, похоже, и в самом деле понимали ее. Кто стал взрослым, кто был уже близок к этому! 

Совсем недавно они все помещались у нее на коленях. Появившись на свет (тоже ведь, вот-вот, кажется), незаметно для нее они выросли...

Однако и она состарилась с ними.

Что годы? Россия - старуха! За позолоченными рамками отразилось как потучневшее, так и сохранившее приятность лицо. Еше не как Россия стара, слава богу. Подбородок! Да еще кожа точно - Россия, не та стала, поблекла! А помните, как у вас румянец держался во всющеку? А, сударь явился... Если понятнее, то учитель. А, присядете? Что знает профессор? Пусть вы и не имеете ученого звания, но разве вы не можете быть профессором? Да будет вам известно, что я провожаю сыновей на войну. Учитель даже снял с носа очки, не спеша протер их платком, снова водрузил на место. В их годы, сударыня, я тоже грезил баталиями. Как можно про армию говорить так несерьезно? Не нужна им родительская квартира. Учитель принять положение иначе, начал искать глазами, графиня указала ему на диванчик у кровати. Только? Они видят, что я не могу им ничего дать, кроме того, что было изучено давно и лежит под недавним полученным знанием. А они? Екатерина Михайловна внимательно смотрела на него, а проникнуть в его мысли не могла. Вот бы отправить их за границу! Если ее дети покинут Москву, то они приобретут то, что им нужно: познания, разнообразие, мир...

Лучшим образом у них могло завершиться образование после двух-трех лет пребывания за границей. Был легок на язык о загранице. 

Эта встреча вновь напомнила о деньгах. Она вежливо уклонилась от ответа профессору. Только расстались, проверила: во дворе выполнялись ее распоряжения насчет крыши. Пока порадоваться было нечему, да и спина болела. 

День, на самом деле, только начался. 

Это уходила ее силушка (отсюда и тоска в думах). В старость верить не "шоколадно", но приходится. Кости будто дымились, поясница словно ломалась. При всем этом, пожалуй, уже придется жить. 

Вереницы годов имеют свои сроки. Все только бы успеть детей до ума довести, а там и умирать не страшно. В 5 дворе (так тогда порой называли местность, где стоял дом Румянцевых) мелко моросил дождь: противно, холодно и не переставая. Будто на трон воссела осень. Двое золотых рук мастера под навесом строгали доски, предназначенные, видимо, для латания крыши. Увидеа барыню,они выпрямились на минуточку, потом снова взялись за топоры. Золотых рук мастера даже шапок перед графиней не сняли. Время на время не приходится,иным становился и мужик, который отсчитывал удары топора. 1898 раз...1899 раз...

Мелькают они, злые, оскудевшие. 

Золотые времена мужиков уходят. Только ведь ассигнации не у них одних исчезают. Ценные люди порой тоже страдают. 

Данные военных лет свидетельствуют, что трудно тогда было всем. Однажды в момент откровения учитель сказал, что Россия до тех пор не будет знать золотые времена, пока мужику полегчения не дадут, чтобы он хозяйство свое смог поднять и всякие излишки в продуктах иметь. Хоть бы про серебряные времена обмолвился немец (шибко он замахнулся). 

Может у них, в немчуре, вольности и находятся в коллекции полезных вещей, только здесь, в России, народ другой. Не отвалился бы. Но дворянству надо что-то придумывать...

От всего отвлекло появление из каретной дворецкого. Из слов: много фраз, выражающих беспокойство, постоянно перемежавшиеся словосочетанием "ах, матушка", а также вину и покорность, ну и дальше по мере убывания:

а) нехватка средств;

б) проклятие, что идет война;

в) воспоминания о графе;

г) проклятие наемных работников;

д) найденные материалы;

е) сожаления хозяйке относительно ее убытков по самым разным причинам.

Итого: нет нужды мокнуть под дождем...; забеспокоился старик; видно, что умный был человек, опытный. Сказано... На себе крест рисовал, что все сделают....Починим...Сделаем... Екатерина Михайловна в ответ прислушалась к звуку подъезжающего к воротам экипажа. Кажись...

Дворецкий, шевеля мозгами, гадал, кто это мог пожаловать в такую непогоду. Граф. Было затем ускорение. Это был не князь, это была княгиня Елизавета Петровна, вдова покойного князя Александра Александровича Меншикова. Вот и еще одна родственница Екатерины Михайловны, пусть и дальняя, так как Елизавета Петровна происходила из рода Петра Голицына, занимавшего важные чины при Петре Первом. По виду княгиня родилась после графини, ее стан сохранял гибкость, кожа сохраняла природную белизну... хотя женщины были ровесницами. Да просто лучше следила за собой. Но она и сама не раз недоуменно пожимала плечиками: "... отчего бы и  н е  следить!"

Брюс тоже следила. А Меньшикова, словно экстремист на жертву, бросилась прямо из кареты в объятия графини, постоянно тараторя,что соскучилась. Можно было и погоду в этот поток словоизвержений добавить: "В сырость одной невмоготу бывает, ведь ты же знаешь, я сейчас одна". Не позавидуешь такому. И Екатерина Михайловна, все время поглаживая по плечу, повела гостью в свою комнату. Мало того,слуга еще и чаю принес. Это должно было сделать княгиню еще более словообильней. Это родственное. Поэтому все не умолкала княгиня. Сын ее, князь Сергей, на Екатерине Николаевне женился, а она, кажется, пусть не самой, но близкой родственницей графине доводится. Таких надо в святые возводить. Настоящий праздник. Создание свадьбы было на высоте. Но это понятно и без слов. Начните, графиня, гулять, а то погрузились в свои заботы, о веселье забыли. 

Поучая, княгиня подхватила и тему о заботах. Неожиданно оказалось, что они есть у всех. Заботы! Цифры забот сумасшедшие. Не поленилась приехать! А к кому же с заботами ехать, как не к своим? Извольте принять. Хорошенькое начало! Семьдесят чертей... будет просьба... если она так говорит. Следствие не хитрое. 

Полетели повестки. Шереметьева начала вздыхать (вернее, изливаться потоками слов) о сегодняшней молодежи. Результаты чинов ищут. Такие офицеры, как князь Сергей, не воруют, и графиня "железно" уверяла, что он проявит себя. Княгиня быстро усомнилась,так как не было протекции: Урицкий, вон, проявил храбрость, но оказался ни с чем без протекции. 

Вот если бы Румянцевой угодно было написать Петру Александровичу. 

Урицкий и тот не обращался к Екатерине Михайловне с такими просьбами (хотя был близким другом как мужа, так и ее), из-за чего она и вспыхнула. Обещали прерваться. Мол, я-то знаю, понимаю тебя, бедняжку, и не стану просить, коль еще не все улажено с мужем. И от ее сочувственного жеста, от того, что она не высказала это буквально, Екатерина Михайловна покраснела еще больше. 

Переговоры она продолжала с усилием, сказав, что боится обращаться к мужу стакими просьбами. Пусть уж лучше их темой разговора будет Ганецкий, Понятовский или Васильчиков, но только не это. Договор с княгиней был заключен, причем он оказался легким и охотным. Протекцию я и в другом месте найду. "Слава богу, мужа моего еще помнят, хотя в память о нем мне уже кое в чем отказывали. Их память видимо коротка,забыли, что мой муж некоторое время воевал в Семилетней войне, где дослужился до чина генерал-поручика. 

А после дворцового переворота в шестьдесят втором он отличился тем, что первым помчался в Москву и известил жителей первопрестольной о случившемся, а самые чувствительные дали присягу императрице. Но и Екатерина Вторая не осталась в долгу!" (Не на одно звание сразу она тогда повысила его, дав чин "полного генерала").

При таком фаворе он шел в чинах и дальше, пока тяжкая болезнь не приковала его к постели, и 2 года спустя он умер. Знаменитый князь умер, но Петербург продолжал жить, и Екатерина Михайловна, оправившись от "неуместной просьбы", поинтересовалась о новостях из этого города. Тем более, вон, магнаты говорят, что вольность крестьянскую (или отмену крепостного права) хотят дать. Они оживились от этого пустого слуха. Государыня действительно думала об этом, но ее милость напстолько велика, что она не позволит пустить дворян по миру. 

У мужика судьба зажатая работой, пусть и работает. Хотя какая-нибудь морская волна приносила, что есть такие дворяне,которые сами настаивают на вольностях мужикам. 

Необходимо развлекаться, отсюда и эти разговоры. А сват княгини в эти разговоры ударился. Огромное количество людей увлеклись этим. О, мудрецы! Чтобы отучить мужиков от воровства и лени, надо, мол, им землю дать, тогда они и будут трудиться в поте лица и прибыль государству нести. Так можно, сват княгини, от тебя сегодня без малого сорок тысяч душ уйдут? Говорят ему, что даровать всем волю надо, но такой ли ты добрый? Нет от тебя ответа? Может так, а может и нет, матушка? Потешут! "По всему оно и так", и Екатерина Михайловна согласилась...

А княгиня допила свой чай и стала прощаться. Нашла некоторые слова для этого матушке. Румянцева не помогла, так Салтыков поможет. Но и насчет него у нее были какие-то сомнения. 

Екатерина Михайловна, уловив выскочивший упрек в свой адрес в ее словах, не поняла смысла поездки к графу. Некоторые родственники, вроде свата, Николая Михайловича быстрее помогут. Обергофмаршал, а значит на виду у самой государыни.

Ах, матушка, не знакома тебе страшная истина о Петре Александровиче. "Если говорит гофмаршал, то он его не слышит", - говорила циник Шереметьева. 

И не такие обращались, а был ли толк? Придворное дело не почитает Петр Александрович. Дело другое, если бы графиня. Ну да ладно, не надо. Кроме нее имелся ЕЩЕ граф Салтыков, которого МОЖНО  у п р о с и т ь ,  чем княгиня Шереметьева и решила заняться. Но и графу мог отказать Петр Александрович.

Во дворе главное было не то, что отъезжал "болид" княгини, а то, что дождь усилился. Екатерина Михайловна стояла на крыльце и с грустью смотрела, как в колею, оставленную колесами кареты (уже скрывшейся за поворотом), заливается вода,образуя постепенно общую большую лужу. 

Она и сама не знала почему, но ей хотелось плакать. Поэтому нехорошо было у нее на душе.  Неслышно приблизился дворецкий, чтобы доложить  о починенной крыше (хотел обрадовать), и увидел грустное лицо хозяйки. Течь... Ничего...

А возвращаясь к себе, она увидела учителя В КОРИДОРЕ.

Приказав себе улыбнуться (так было надо!), графиня сочла добрым знаком эту встречу с "профессором". Она решила составить списки новых дел, исходя из принятых решений, так что "скала сдвинулась". Учитель стал ожидать, когда пройдет эта регистрация признаний, уставившись на нее сквозь линзы очков. Идея верна: детям следует ехать за границу; слова учителя даром не пропали. Они будут готовиться к поездке за  пресловутым "гранитом науки", "расширяя горизонты". Именно об этом она в этот день написала графу:

"Мы, приняли твердое решение. МЫ ПРИНЯЛИ ПРАВИЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ. Не нужен мне дом, не нужно прочее. На первый план я ставлю теперь детей", их образование, выбор ими доброго пути.