Борьба против чинуш-казнокрадов

Иван Саввич Горголи

Сенаторы, ввиду их независимости от местных органов власти, отличались определенной беспристрастностью своих суждений. Поэтому материалы ревизий являются ценным источником, отражающим относительно объективную картину состояния государственного управления, и издавна привлекали внимание исследователей. И. А. Блинов попытался дать общую характеристику развития этого института на протяжении всего времени его существования. Однако детальный анализ материалов ревизий до сих пор остается редким явлением. Результаты сенаторского инспектирования в основном рассмотрены в исследованиях, касающихся отдельных губерний Центральной России и Сибири. Вне поля зрения историков до сих пор оставались сенаторские ревизии Вологодской губернии, проведенные в первой половине XIX в. трижды: в 1814 г. сенатором А. З. Хитрово, в 1827 – И. С. Горголи, в 1830 – В. Ф. Мертенсом и A.M. Корниловым.

Сенатор проводил следствие в течение нескольких месяцев. Итоги его деятельности были изложены в двух рапортах. Первый был заслушан Комитетом министров 24 февраля 1814 года. В вопросе о причинах накопления недоимок по питейным сборам сенатор пришел к выводу, что это результатнедобросовестности содержателя питейных сборов четырех уездов Вологодской губернии М. А. Ленивцева: он “почти с самого вступления в содержание сборов с 1811 г. сделался несостоятельным… Откупная часть оставлена в совершенном небрежении и предана в самовольное распоряжение управляющего комиссионера, который, пользуясь бездействием местного начальства, старался токмо соблюдать собственные свои и своего доверителя выгоды”. Сенатор предложил отдать Ленивцева под суд, а его имущество обратить в уплату по недоимке.

Но, по заключению сенатора, “злонамеренное накопление” недоимок во многом стало возможным из-за бездействия и попустительства местных финансовых учреждений и начальника губернии. Действительно, местные органы власти должны были смотреть за своевременным поступлением платежей в казну. Согласно правилам, действовавшим с 1811 по 1815 г., откупщик должен был платить каждые полмесяца. Если в указанный срок платежи не поступали, то полагалось дать ему отсрочку на десять дней, но по прошествии ее откупщика считали неисправным, и казенная палата должна была потребовать от него, соразмерно недоимке, дополнительный залог, иначе откупщика признавали безнадежным “к дальнейшему содержанию питей”, его долг подлежал принудительному взысканию, а откуп передавали другому претенденту. В отношении Ленивцева этих действий не предпринималось.

Судя по документам, еще в 1811 г., уже в первые месяцы управления Ленивцева питейным откупом, “подати начали поступать не вполне”. Самостоятельно распорядиться о мерах по взысканию недоимок казенная палата не имела права: требовалось разрешение центральных учреждений, а также поддержка губернского правления, которое руководило полицейскими органами при взыскании недоимок. Единственное, что могла сделать казенная палата, – это донести о выявленных нарушениях Сенату, Министерству финансов, губернскому правлению и залогодателям. Вице-губернатору Д. Н. Муханову пришлось давать объяснения Хитрово, он доказывал, что такие сообщения делал регулярно.

Первое донесение о неуплате Ленивцевым податей, видимо, поступило в центр в мае – начале июня 1811 года. 23 июня Сенат приказал определить “к питейным сборам казенный присмотр”, чтобы проверить состоятельность откупщика; в случае его неплатежеспособности – назначить новые торги на содержание откупа. Но казенная палата приступила к исполнению предписания только в сентябре. В Вологде в “казенный присмотр” за питейными сборами входили советник казенной палаты и губернский стряпчий казенных дел, в уездных городах – городничие, уездные стряпчие и члены магистрата. Убедившись в том, что Ленивцев не в состоянии расплатиться, казенная палата напечатала в ведомостях объявление о вызове желающих принять содержание откупа. Но Ленивцев подал в Сенат жалобу, утверждая, что установленный надзор лишь мешает управлению откупом, и обещал представить дополнительные залоги и заплатить недоимку. 27 ноября первый департамент Сената принял на веру эти ничем не подкрепленные обещания и упразднил “казенный присмотр”. Надо полагать, Ленивцев добился этого благодаря личным связям в высших учреждениях.

Следствие по делу Ленивцева оказалось беспрецедентным и по срокам, и по результатам. В мае 1818 г. первый департамент Сената предписал учреж-дениям всех губерний, где производились расследования по преступлениям Ленивцева, руководствоваться положениями указа от 23 февраля 1816 г., требовавшего взыскивать откупные недоимки в четырехмесячный срок. Если должник не уплачивал деньги, то его полагалось, согласно указу от 12 ноября 1776 г., сослать на каторгу. К маю 1819 г. по результатам расследования в Ярославской губернии уголовная палата, признав Ленивцева виновным, назначила ему ссылку в Сибирь. Однако шестой департамент Сената большинством голосов не согласился с этим приговором, обратив внимание на то, что существует указ от 31 июля 1799 г., по которому каторжные работы назначаются только за убийство и грабеж. Ленивцев же обжаловал действия судебных учреждений Ярославской губернии. Откупщик утверждал, что не имеет представления, “по каким донесениям Сената он предан суду”, и не понимает, по каким прочим его откупам он “признан злостным содержателем”. Он просил суд разъяснить ему эти вопросы, но получил отказ, и шестой департамент встал на сторону Ленивцева. В октябре 1823 г. Государственный совет одобрил мнение шестого департамента; всем присутственным местам было предписано тщательно собирать доказательства и “ответы и оправдания” Ленивцева. Его дело наглядно показывает недостатки не только системы питейных откупов, но и судебной практики первой половины XIX века. Несмотря на то, что следствие велось без малого десять лет, оказалось, что привлечь к ответственности лицо, вина которого была очевидна, крайне сложно. В итоге даже в 1838 – 1839 гг. продолжалась переписка по вопросу о недоимках, числившихся за Ленивцевым.

В составе недоимок по губернии числилось также недоплаченное государственными крестьянами. По сведениям, которые Хитрово представил Комитету министров 6 марта 1814 г., частично недоимка была обусловлена неурожаем в нескольких уездах. Однако к этому добавлялись систематические незаконные поборы полицейских чиновников, доказанные ревизией ряда волостных правлений Грязовецкого, Кадниковского, Вельского, Великоустюгского и Никольского уездов. Сравнение данных приходорасходных книг показало, что более половины денег, собранных с крестьян за последние годы, в казну не поступило. С 1212 человек Домшинской волости Грязовецкого уезда в 1812 г. было собрано по 20 руб. с души. В казну же из этой суммы была внесена только половина, а “куда излишние деньги были употреблены, видеть было нельзя, потому что волостной голова отзывался, будто расходные книги Отобраны земским судом”. В течение 1813 г. с этой же волости было собрано 17 762 руб., но в казну поступило не более половины. При этом, отмечал сенатор, “в издержках сего года показано на содержание кормового двора и подводы для земского суда 1000 руб., да в подарок исправнику Чулкову 300 рублей”.

Аналогичные злоупотребления Хитрово выявил и в других уездах. Сенатор писал: “Удостоверение мое основано на жалобах крестьян, толпами ко мне почти в каждом селении на пути моем являвшихся в самом жалком положении”. Больше всего они жаловались на мздоимство чиновников, в особенности во время рекрутских наборов, подтверждавшееся документами, в которых подробно излагалось, кому и сколько было заплачено. В расходной книге Глушицкой волости Кадниковского уезда значились издержки при отдаче в Вологде рекрутов 5 февраля 1813 г.: “Исправнику в почтение дано 50 руб., заседателю Левину – 5 руб., для исправника и заседателя брато вина на 4 руб., губернатору – 100 руб., его дворецкому – 24 руб., губернаторской сестре рыбы и сахару на 20 руб., для людей ее вина на 80 коп., при платеже денег снесено секретарю штоф водки на 3 руб. 50 коп.” и т.д. Общая сумма, затраченная на подарки должностным лицам и их родственникам, только по одной этой волости превышала 1200 руб., из них на губернатора с его дворецким было потрачено более 600 руб., на вице-губернатора и его дворецкого около 200 рублей. Приходорасходные книги городских дум и волостных правлений свидетельствовали, что повсеместно большую часть затрат на сборы рекрутов составляли незаконные поборы чиновников, в числе которых оказались все высшие должностные лица губернии. Очевидно, что вымогательство имело систематический характер, а стоимость требуемых “подарков” прямо зависела от служебного положения должностного лица. Поборы разоряли население. В Великом Устюге сенатор получил “от Комаринской волости по приговору всего мирского общества прошение о непомерных с них сверх государственных податей сборах, от чего пришли они в крайнее разорение и даже в несостояние оные уплачивать”.

Таким образом, сенаторская ревизия обнаружила в губернии хищение налогов: более половины собранных денег в казну не вносилось; украденные 2 млн. руб. числились недоимками за крестьянами, ответственность за которые ложилась на местный аппарат управления. Полицейские органы, собирая налоги, должны были контролировать выполнение повинностей, но они, судя по материалам ревизии, не только устанавливали незаконные поборы, но и присваивали себе часть собранных налогов. К тому же полиция должна была заботиться о благосостоянии населения, а она не обращала внимания на то, что крестьяне разоряются. В восточных уездах в 1810 – 1813 гг. из-за неурожая и эпидемий многие поля казенных крестьян остались незасеянными, но их просьбы о помощи мало заботило как уездные, так и губернские власти. Чиновники финансовых учреждений, в компетенцию которых входил контроль за своевременным поступлением налогов, закрывали глаза на нараставшую недоимку, так как сами принимали участие в хищениях. В результате такого управления некоторые селения Вологодского края, где побывал Хитрово, пришли в такой упадок, что оказались неспособными выполнять повинности.

С момента прибытия сенатора в Вологду чиновники лихорадочно пытались исправить упущения. Губернское правление 15 января 1814 г. разослало полицейским учреждениям указание “о неослабном взыскании почитающихся на здешней губернии недоимок и в случае кем-либо неплатежа о поступлении на основании преподанных мер и других законных способов со всею неусыпной деятельностью”. Были запрошены точные сведения о размере недоимок и о причинах, и предписывалось немедленно “употребить деятельнейшие меры” к взысканию долгов. При этом губернское начальство устанавливало сжатые сроки для исполнения, предупреждая, что в противном случае “вместо снисходительных побуждений, присутствующие (т.е. чиновники. – О. П.) будут уже оштрафованы”. Принятые меры произвели действие; за время сенаторской ревизии с казенных крестьян было взыскано более 600 тыс. руб. недоимки.

Не ограничиваясь донесениями Комитету министров, Хитрово принимал собственные меры. Он предписал губернской администрации отстранить от должностей уездных чиновников, заподозренных в незаконных действиях, и препроводил в губернское правление собранные против них доказательства, требуя немедленного расследования. Но злоупотребления в губернских учреждениях приобрели системный характер, и, чтобы увидеть, насколько добросовестно местные чиновники исполняли поручения сенатора, стоит остановиться на одном из судебных дел, возбужденных по результатам ревизии.

В самом расследовании отразилось отношение местных чиновников к исполнению своих должностных обязанностей. Хитрово, посещая волости и прислушиваясь к просьбам крестьян, понимал, что большинство их малограмотно и они не могли основательно раскрыть в суде преступления должностных лиц, а посещение губернии представителем центральной власти внушало надежду на беспристрастное рассмотрение их жалоб. Результаты деятельности местной администрации сенатор оценивал не на основе бумажных отчетов, а знакомясь с реальной обстановкой на местах. Плешанов же, наоборот, пытался переложить ответственность за действия чиновников на население. Приходорасходную книгу волостного правления, служившую в глазах сенатора одним из главных доказательств преступлений, Плешанов считал “недельной и никакого внимания не заслуживающей”. Свое отношение к разоблачительным свидетельствам он изложил емко и четко: “Слабоумные крестьяне, не имея ясного доказательства, думают уверить тою ничего не значащей бумагой, а ничем другим, что они в доносе своем справедливы”.

Система судопроизводства позволяла чиновникам уходить от ответственности, также и судьи были уверены в безнаказанности за вынесение незаконных оправдательных приговоров, так как центральные учреждения слабо контролировали их деятельность. Лишь в 1821 г. было предписано “приговоры уголовных палат по делам о чиновниках, предаваемых суду ревизующими губернии сенаторами, хотя бы подсудимые и оправданы ими [палатами] были”, вносить на рассмотрение Сената.

14 декабря 1815 г. император поручил Государственному совету подробно познакомиться с материалами дела и установить, законно ли оправданы вологодские губернатор и вице-губернатор. В итоге 24 января 1818 г. Барш и Муханов все же были признаны виновными. Утверждая мнение Государственного совета, Александр I отметил: “Донесения сенатора Хитрово, на кои упадало сомнение… оказались основательными”. Последовали ли дальнейшие распоряжения по этому делу и какой вынесен был окончательный приговор, выяснить не удалось. Известно, что Барш умер в 1816 г., а исключенный из службы Муханов лишился права на получение пенсии.

Архангельский, Вологодский и Олонецкий генерал-губернатор А. Ф. Клокачев в 1820 г. писал, что Вологодская губерния находится в крайне запущенном состоянии. Лично обозрев “присутственные места”, он почти повсеместно открыл злоупотребления не меньшие, чем в 1814 г. обнаружил в ходе ревизии Хитрово. Донесения генерал-губернатора привели к очередной смене местного начальства: в апреле 1821 г. губернатор Попов был смещен, 7 июля на его место назначили Н. П. Брусилова.

Третья, самая основательная сенаторская ревизия Вологодской и Архангельской губерний состоялась в 1830 году. Она была вызвана конфликтом в губернском управлении после назначения в декабре 1825 г. прокурором А. А. Зубова. Летом 1827 г. Зубов неоднократно доносил министру юстиции Д. И. Лобанову-Ростовскому, что губернатор Н. П. Брусилов игнорирует его замечания по поводу работы полиции. К концу 1829 г. отношения между губернатором и прокурором еще более обострились. В октябре Брусилов в “обозрении вверенной ему губернии” докладывал, что все учреждения находятся в “хорошем виде”. Вслед за этим прокурор Зубов представил министру юстиции Д. В. Дашкову пять рапортов о плохой работе полиции; он показал фиктивность отчета губернатора и утверждал, что местное начальство, поддерживаемое генерал-губернатором С. И. Миницким, покрывало злоупотребления чиновников. Возможно, этот протест прокурора остался бы без последствий, если бы в дело не вмешался генерал-адъютант А. Х. Бенкендорф, который в феврале 1830 г. настоятельно попросил министра юстиции разобраться в ситуации. Зубов, по его словам, “один из лучших и справедливейших чиновников губернии”, а “губернатор с некоторого времени открыто говорит в городе, что он настоит, чтоб прокурора сменили”.

В январе 1830 г. и в Архангельской губернии возник конфликт между генерал-губернатором С. И. Миницким и губернатором В.С. Филимоновым; они обвиняли друг друга в злоупотреблениях и взяточничестве. В феврале Николай I поручил графу А. Д. Гурьеву незамедлительно отправиться в Архангельск и произвести следствие. В апреле сенатор вернулся в столицу и представил результаты ревизии: были выявлены многочисленные преступления, в том числе и с участием генерал-губернатора. 18 апреля Миницкий был уволен от должности

Самые значительные злоупотребления в губернии открылись по лесному отделению казенной палаты. Причиной расследования послужили жалобы сольвычегодских крестьян о незаконном “выгоне их по наряду для сплавки по р. Вычегде прогоняемых комиссионерами лесов без всякой за то платы”. В ходе расследования не только подтвердилась эта жалоба, но и открылись массовые незаконные вырубки казенных лесов, нанесшие государству значительный ущерб. Поскольку лес сплавлялся в Архангельскую губернию, откуда шел за границу, к преступлениям были причастны не только вологодские, но и архангельские чиновники. Бумаги на вырубку леса должен был подписывать губернатор. Брусилов пытался убедить сенаторов, что все выданные им разрешения имели законное основание. Однако выяснилось, что на некоторых частных лесных участках количество вырубаемого леса в 8 – 10 раз превышало разрешенное. В лесной даче лальских мещан Абрамовой, Саватеевой и пр. можно было вырубить до 3,5 тыс. деревьев толщиной от 4,5 до 5 вершков, а обследование корней показало, что вырублено 16,5 тыс. деревьев от 5 до 11 вершков. С 1821 по 1831 г. из частновладельческих участков Вологодской губернии “к заморскому отпуску” законно можно было вырубить 61 750 деревьев, но по документам оказалось, что через Архангельский порт за это время вывезли 681 321 бревно. Сенаторы заключили, что, выдавая разрешения на вырубку, губернатор не мог не заметить неимоверную разницу и либо сам был причастен к хищению, либо халатно относился к своим должностным обязанностям.

В рапорте Сенату Корнилов и Мертенс признали неудовлетворительной работу губернской администрации и указали, что начальство “не имеет бдительного и строгого надзора за деятельностью уездных присутственных мест и особенно чиновников земской полиции, который необходим для соблюдения порядка”, дела об их злоупотреблениях “остаются нередко без исполнения и виновные в упущении своих должностей не преследуются”. В отношении губернатора Брусилова сенаторы отметили, что он, несмотря на обязанность ежегодно осматривать губернию, имеет мало представления о работе подчиненных ему учреждений. Более того, на него падало подозрение в покрывательстве преступлений.

Сенаторы предложили создать в Вологодской губернии следственную комиссию для расследования злоупотреблений по лесной части, с возложением верховного надзора за ее деятельностью на министра финансов. Комиссия, составленная из местных служащих, начала работу 15 июля 1831 г. в Великом Устюге. Она собирала сведения о незаконных вырубках лесов и освидетельствовала частновладельческие лесные участки. Расследование, продолжавшееся четыре года, показало, что масштаб вырубки лесов превосходит указанный сенаторами: с 1821 по 1831 г. было вырублено 1,5 млн. деревьев, то есть наполовину вообще без разрешения государственных органов. Но подтвердить наличие преступных действий комиссия не могла, так как “все спрошенные рубщики и пильщики показали, что они без позволения или тайным образом в казенных дачах порубок не производили”. Доказать обратное было невозможно, потому что никакой документации по заготовке деревьев у лесопромышленников не оказалось, а архивы губернских учреждений “вовремя” сгорели в 1833 году. В 1835 г., когда комиссия закончила работу, министр финансов Е. Ф. Канкрин предложил следствие, касающееся частновладельческих лесных участков, “оставить без последствий”. Николай I не согласился с этим и для установления истины направил в Вологодскую губернию чиновника особых поручений Министерства финансов Крока. Следователь подтвердил выводы комиссии: незаконные порубки казенных лесов были, но выявить, в каком размере они производились и кто в этом виноват, невозможно из-за полного отсутствия необходимой документации. На этом расследование остановилось.

К отчету Корнилов и Мертенс приложили свои замечания о способах улучшить управление Вологодской губернией. В частности, по их мнению, распространению беспорядков во многом способствовала обширность территории, отдаленность некоторых уездов от губернского центра, затруднявшая своевременное производство дел и контроль. Сенаторы предложили выделить из состава губернии пять восточных уездов и образовать новую губернию с центром в Великом Устюге. Правительство с этим не согласилось, ссылаясь на значительные затраты, которые потребовались бы для преобразования губерний.

Причины злоупотреблений Корнилов и Мертенс видели также в малочисленности опытных и грамотных чиновников, которые стремились служить ближе к губернскому городу, тогда как в отдаленных местностях оставались на службе “только те, которые имеют в том крайнюю необходимость, или такие, которые… надеются посредством лихоимства и незаконных поборов стяжать себе состояние”. Сенаторы считали, что предоставление местным чиновникам некоторых преимуществ по службе могло бы способствовать привлечению в отдаленные уезды Вологодской губернии добросовестных работников. Это предложение было воплощено в жизнь только в 1842 году.

Непосредственную цель – выявление масштабов злоупотреблений в местном государственном аппарате – ревизии в основном достигали. Однако сам институт сенаторского инспектирования мало способствовал укреплению законности и на практике останавливал злоупотребления лишь на время, не вызывая качественных изменений в деятельности местных органов власти.