Как обошлись в Приморье с китайцами дружившими с РИ

Знаменитый договор Китая и России о занятии последними Порт-Артура и Талиенваня на Ляодунском полуострове вылился в сложные дипломатические игры в течение последующих 2-3 месяцев. Мать с большой торжественностью напутствовала принца Генриха Прусского, отправлявшегося с эскадрой на Дальний Восток; немецкий император Вильгельм торопил брата отомстить китайцам за смерть от их рук двух немецких миссионеров. Англия неожиданным жестом предложила России вступить с ней в переговоры о разделе Турции и Китае. Государь объявил, что придерживается соглашения с Австрией о статусе-кво на Балканах, и тут же министру иностранных дел графу Муравьеву сообщают специальное указание Николая II, чтобы тот вел переговоры, касаемые исключительно Дальнего Востока и то с позиции неделимости суверенного государства Китай на сферы влияния. В интересной статье китайского публициста в пекинской газете от конца декабря 1897 года доказывалось, что при самых лучших намерениях Россия будет владеть Порт-Артуром и Талиенваном, пока Китай не станет достаточно силен, чтобы защитить их без чужой помощи. В таких условиях он опасался, что дня возвращения их Китаю никогда не наступит. Россия скоро поймет, что приняла на себя тяжелое бремя, но избавиться от него уже не сможет, даже если она того захочет сама.

Началось прощание Китая с этими двумя бухтами.

Китай в капкане вильгельмовской Германии

Публицист Разин далее предсказывал мрачное будущее своей стране. Китай действовал по примеру семьи, в которой все сидят, сложа руки, ожидая поголовного истребления, когда разбойники ворвались в их дом. Конечно, хоть пассивна смерть, хоть после борьбы со злодеями, исход остается тот же, но все равно это смерть неодинаковая. Охотник, спустившись в яму к попавшемуся животному и тот испытывает сопротивление, и уж тем более отпор должен давать человек. В настоящее время сил у Китая было меньше, чем у попавшегося в капкан животного. И в заключение в этой статье Китаю предлагалось, спрятав излишнее дружелюбие, оказать Германии сопротивление. Именно Германии, которая, овладев Киао-Чао (в 1897 году), спровоцировала Россию на ответный политический ход, заключавшийся в занятии портов на Ляодунском полуострове.

Когда поддерживаемая тобою страна не находит энергии и решимости, чтобы дать отпор врагу, когда у нее меньше отваги, чем у того самого животного, даже самые отъявленные друзья, вроде князя Ухтомского, не могут найти опоры для продвижения своей политики. Среди китайцев не нашлось живого человека, и во второй половине марта 1897 года, не без помощи взятки пекинским руководителям во главе с Ли Хун Чаном, Россия подписала новый договор с Поднебесной. В нем подтверждалась неизменность русско-китайской дружбы, а в качестве доказательства было дано согласие, чтобы российское войско на 25 лет заняло арендованные порты Артур и Талиенван с примыкающими территориями и акваториями, а также разрешение соединить эти места железнодорожной линией с сибирской магистралью.

Приморские захваты добили китайцев

Здесь можно согласиться с правительственным сообщением и в том, что соглашение, подписанное 15 марта, свидетельствует о правильных взглядах на происходящее власти богдыхана, разрешившей военно-морским силам России мирно занять территории дружественного ей государства.

Не только Западная Европа, но и почти все русское общество сочло занятие Ляодунского полуострова логичным и неизбежным. Либеральный "Вестник Европы" признавал, что мы, оставив всех позади себя, удачно выбрали момент. Стараясь не нарушать, а напротив, во всем следовать устоявшейся международной практике, мы и заняли Порт-Артур с Талиенваном. Если Россия думает о незамерзающем и удобном порте на Тихом океане, она этим лишь подтверждает свой статус великой державы, как бы кто не критиковал сделанный шаг:

Разумеется, более левые течения, хотя бы "Русское Богатство", (осуждавшее и французскую колониальную политику в Индокитае), хранили по этому вопросу несочувственное молчание.

Только между поклонниками Китая раздавались протестующие, хотя и осторожные голоса. Однако чаще всего они выговаривались не своим соотечественника, как, например, князь Ухтомский в беседе с немецким публицистом Рорбахом весной 1898 года. Той весной он находился в оппозиции нашему министерству иностранных дел. В оппозиции занятия Порт-Артура. Здесь он был последователен, так как и занятие немцами Киао-Чао князь также осуждал. Вспомнил он статью и Разина, добавив к ней, что укреплению пекинского правительства должны способствовать и мы. В заключение Эспер Ухтомский предложил такой возможный вариант: если в Китае разразятся беспорядки, то манчжурская династия будет свергнута за 6 недель, а на смену ей придет фанатичная национальная реакция. Но в сущности князь Ухтомский уже не видел в Пекине правительства. При таких условиях палач может рубить головы направо и налево, а политики добиваться любых договоров на бумаге, и все это будет происходить без сопротивления. Но когда династия падет, на иностранцев нападут с мечами.

Перебравшись на Ляодунский полуостров, Россия пошла на некоторые уступки Японии в корейских делах, отозвав из Сеула военный гарнизон и финансового советника. По этому поводу в правительственном сообщении стояло, что Россия впредь может снять с себя роль начальника в Корее, так как, возможно, окрепшее, благодаря ей, юное государство будет в состоянии самостоятельно поддерживать порядок во внутренних делах и внешнюю независимость. Остальным, впрочем, добавлялось: "Идите и не затрагивайте интересы России... в противном случае императорское правительство вынуждено будет оградить эти самые интересы" сопредельной с Кореей великой державы.

В заключение я хочу процитировать Сергея Ольденбурга, который сказал, что "в Японии занятие Порт-Артура, так недавно отнятого у нее, вызвало оживленную ярость". Впрочем, Япония еще с 1895 года, после легкой победы над Китаем, начала проводить политику, несовместимую со стремлением России первенствовать на Дальнем Востоку, а потому конфликт с этого момента представлялся неизбежным, и японцы, может быть, не напали бы на русских лишь в том случае, если бы мы были их намного сильнее.