ПРАВО НА АССИМИЛЯЦИЮ

Маркса питала мощная традиция европейской русофобии, в которой агрессивность и страх по отношению к огромной "варварской" стране на Востоке сформировали устойчивый психический комплекс в самых широких слоях европейской общественности и политического класса.

Антон Баумгартен
(при участии научного секретаря и ассистента Валентина Зорина)
ПРАВО НА АССИМИЛЯЦИЮ
Заметки по "национальному вопросу"
(K 125-летию со дня рождения И. В. Сталина) 
-Хорошо, что русские цари навоевали нам столько земли. И нам теперь легче с капитализмом бороться. 
"Разговоры с Молотовым" (1975)

Время сводить счеты

Погладить против шерсти Мавра и Генерала требует скромности и признания ограниченности своих сил, что я бы отложил в сторону, если бы дело шло лишь о полемике с их поздними эпигонами вроде Крауча и национал-коммунистов из ВСР. Одной статьей здесь не обойтись. Но время не терпит и надо выйти с тем, что есть. "Ввяжемся в бой, а там будет видно" - как сказал эту наполеоновскую фразу Энгельс, набрасывая эскиз военного похода объединенной Европы против Москвы во время Крымской войны. Поэтому предлагаемую статью следует читать, тоже как эскиз, правда, намечающий поход в противоположную сторону.

Борода Маркса

Этот анекдот о спасении Маркса двумя церберами правящего класса стоило привести как свидетельство его личного знакомства с ксенофобией английских рабочих того времени. Связь этого эпизода с последующим изложением не ускользнет от вдумчивого читателя.

"Рыцарь печального образа" и его Санчо Панса

 Дэвид Уркарт

Они сошлись. Волна и камень, 
Стихи и проза, лед и пламень.

..
Пушкин

В русском языке нет слова honneur (честь, фр. – А. Б.). Что касается этой штуки, то там она считается французской химерой. “Што такой honneur? Ett Fransusski chimere” – русская пословица.
Карл Маркс. История жизни лорда Пальмерстона. (1853)

“Береги честь смолоду”. 
Русская пословица 18 века.

Тема Маркс и Россия хорошо знакома как марксистской, так и в буржуазной историографии. При всех различиях между ними они сходятся на том неоспоримом факте, что причиной пожизненной славянофобии (за исключением поляков) и русофобии основоположников послужила архиреакционная роль николаевской России в европейской политике в целом и, в особенности, в подавлении «Весны народов» - революций 1848-51 гг. Расистские выпады и кровожадные угрозы Энгельса против славянских народов, сделанные им в гневе при виде поражения европейской революции, не должны заслонить от нас политической правоты предельно враждебного отношения М/Э к Российской Империи, которое разделяло подавляющее большинство "левых" того времени. Вопрос заключается в другом: какое влияние оказала эта враждебность на теоретические воззрения и политику как М/Э, так и следующего поколения европейских социалистов? Забегая вперед, скажу, что я пришел к выводу, что именно в «русском вопросе» проявились самые серьезные, даже фатальные, изъяны марксистского движения в Западной Европе. И в этом отношении эпизод казалось бы невероятного союза Маркса с Уркартом представляет locus classicus будущих проблем. Этот эпизод не является секретом и упоминается в ряде марксистских источников. Но даже там, где ему уделяется больше места, как, например, в "Истории жизни Карла Маркса" Ф. Меринга, авторы хранят молчание о деятельности Уркарта в рабочем движении.

В апреле 1856 г. он информирует Энгельса о "жестоком конфликте" между "чартистами и уркартистами" в Ньюкасле, Лондоне, Бирмингеме и "нескольких других городах". 

Далее в письме Лассалю он утверждает, что он не разговаривал с Уркартом с тех пор как “я раз и навсегда сказал ему, что являюсь революционером, на что он не менее прямо ответил, что все революционеры – агенты петербургского кабинета или обманутые им простофили”. 
Затем Маркс переходит к весьма любопытным замечаниям общего характера применительно к международной политике:
«не стоит и говорить, что во внешней политике штампы вроде "реакционный" и "революционный" не имеют смысла ». (?!) Кроме тех случаев, добавим, когда речь идет о России.

Этих примеров довольно, чтобы убедиться в том, что Марксу не только был хорошо известен чартистский аспект многосторонней деятельности Уркарта, но что он считал ее "объективное" значение революционным.

Маркс прежде всего говорит о нелепости обвинения Уркарта в службе России. Напротив, Уркарт имеет только одну всепоглащающую страсть: “создать фронт против России”. И  для этого он хочет, чтобы “Запад стал такой же сплоченной и однородной массой, как Россия”. 
Уркарт рисуется довольно привлекательным эксцентриком: “честный, упрямый, полностью лишенный логики старик, мучающий себя застарелыми предрассудками”. Тем самым как бы смягчается, начинает выглядеть безобидным чудачеством тезис Уркарта, что все революционеры служат целям России.

Так как все революции, начиная с 1848 года временно усиливали Россию, он глупо объясняет их происками русской дипломатии, и видит в этом изначальное побуждение русских. Поэтому, если верить Уркарту, русские агенты являются тайными командирами революций... Из всего этого очевидно, что его концепция истории по необходимости приобрела крайне субъективный характер. Для него история более менее сводится к дипломатии. Что же касается материалистического понимания истории, он думает, что это то же самое, как возводить преступления в общий закон, вместо того, чтобы привлекать за них к суду.

1) Уркарт совсем не глуп. Со своей колокольни реакционного романтика, он подтверждает существование действительной проблемы, которую Маркс осознал в 1848 г. Классовая борьба в Западной Европе ослабляет не только правящие классы, но и их государства, всю "цивилизованную" Европу перед лицом страшной Империи на Востоке. Конечно же, эти революции выгодны царской России. Объективно. Так же как Уркарт, видевший русских агентов во всех революционерах, русские реакционеры будут обвинять Ленина в работе на немцев, и большевиков в предательстве России. И объективно они были правы. Революция в России была выгодна Германии. Она отдала ей огромные территории по Брестскому миру. А ведь немцы могли и не принять Бреста и пойти еще дальше, хоть до Москвы. Нет, Уркарт совсем не глуп. Этот "мономаниак" стоит перед Марксом напоминанием , что его революционная схема трещит по швам. "Естественное развитие" Европы ведет к революционному столкновению буржуазии и пролетариата, из которого должно родиться новое общество. Но так как за этой борьбой наблюдает "татаризованный" русский монстр, помешанный на идее мирового господства, борьба в Западной Европе грозит кончиться "общей могилой" ее антагонистических классов. Точно так же, как может закончиться борьба в России сегодня внутри сжимающейся удавки НАТО.

2) Маркс, казалось бы, проводит черту между своим материализмом и конспиралогией Уркарта, его “крайне субъективным” подходом к истории. Клевета Уркарта на революционеров, которую в десятках тысяч экземплярах несут в рабочий класс Англии его газеты, - всего лишь ошибка его метода. Эту сторону деятельности "упрямого старика" Маркс обходит молчанием. Что же касается "субъективного метода" Уркарта, Маркс скоро разовьет его до гротеска применительно к России. Теперь о том, что составляет ценность Уркарта, за что стоило защищать “упрямого старика”.

Все это “вполне безвредно” для кого? Для английских рабочих, для чартистов? Маркс и не подозревал, насколько верным было его предсказание. Одним из Санчо Уркарта станет сам основатель исторического материализма.

 Теоретический оппортунизм основоположников

Если бы Уркарт стоял в стороне от рабочего движения, в сотрудничестве с ним Маркса для расследования тайн британской внешней политики и даже в антироссийской пропаганде не было бы ничего предоссудительного. Даже обращение Маркса в конспиролога можно было бы извинить, если бы оно касалось одного Пальмерстона. В Марксе жил большой эксцентрик и где-то ему надо было проявиться. Одного этого было бы недостаточно, чтобы причислить основоположника к оруженосцам Уркарта. Но Маркс пошел куда дальше. Ненависть к России заставила его в отношении к ней и ее народу изменить принципам материалистического понимания истории и прибегнуть к теоретическому оппортунизму как в форме метафизического идеализма, так и позитивистского расового детерминизма.

 Эксцентрический центр Маркса

Если читатели Коммунистического Манифеста и Новой Рейнской газеты ожидали найти в этой работе Маркса более глубокий анализ противоречий между военно-феодальной империей на востоке и революционными движениями демократической буржуазии в Европе на материале демонстрирующем общность классовых интересов крупнейших держав 18 века, - их ждало немалое удивление. В этой работе Маркс выступает конспирологом и гегельянским "историософом" (чем-то вроде нашего Бердяева), а не историческим материалистом. "Тайны", открытые Марксом, были совсем иного происхождения; вопросы, поставленные им, лежали совсем в иной плоскости, более знакомой современным поклонникам мировых заговоров и расовых свойств. Маркс задает два вопроса: Каким образом Российская Империя стала тем, что она есть, и для чего? В сжатом виде он дает ответ на оба вопроса в конце четвертой главы:

Однако, Петр Великий "порвал со всеми традициями славянской расы", сказав "России нужна вода". Зачем России вода? Глупый вопрос! Затем, что "если для системы местных захватов достаточно было суши, для системы мировой агрессии стала необходима вода". Этот неотразимый аргумент заставляет вспомнить не менее неотразимый агрумент Уркарта о том, что для владычества над Европой России нужна в ней революция, и поэтому все революционеры получают жалованье из Петербурга. Неужели это наш Маркс - "вождь мирового пролетариата"? Выражаясь словами самого Маркса об Уркарте, в "Разоблачениях" его "концепция истории...приобрела крайне субъективный характер".

Но пойдем дальше. Маркс знает, что есть люди, которых не убеждают даже неотразимые доказательства вроде только что приведенного. Эти люди продолжают указывать, что "ни одна великая нация не жила и не могла прожить в таком отдалении от моря, в каком в начале находилась империя Петра Великого.... что Петр... захватил лишь то, что было необходимо для естественного развития его страны." Но если принять этот филистерский довод, то тогда придется признать и то, что Россия есть такая же страна, как и все другие, и развивается по тем же "естественным" законам, как Англия, Швеция, Китай и другие "нормальные" страны, не мечтающие заграбастать весь мир. Но тогда надо будет искать не тайны "политического искусства монгольского раба" и "свойств славянской расы", а изучать экономическую и политическую историю России, о которой Маркс имел в то время весьма смутные представления. Главное же, внешняя политика России предстанет тогда куда более скромной в своих замыслах. 

От Калиты до Петра и Крымской войны политическая история России по Марксу предстает мрачной мистической драмой монгольского Раба ставшего монгольским Господином. Блестящая риторика Маркса на этих страницах явно вдохновляется Гегелем. Но гегелевская диалектика Раба и Господина применительно к России получает в руках Маркса неожиданный и зловещий (а кое-кто, пожалуй, скажет - провиденциальный) смысл. Рабская Московия использует своего монгольского Господина против него самого. Она "татаризует" себя и перемонголивает монголов. Таким образом, она становится Господином, но... монгольским. Раб становится Господином... оставаясь Рабом. Внутренняя диалектика отсутствует. Становления, снятия антитезы рабства и господства, как у Гегеля, здесь нет. Зато есть диалектика борьбы Раба за мировое Господство.

"Так же как она поступила с Золотой Ордой, Россия теперь ведет дело с Западом. Чтобы стать господином над монголами, Московия должна была татаризоваться. Чтобы стать господином над Западом, она должна цивилизоваться...оставаясь Рабом, то есть придав русским "тот внешний налет цивилизации, который подготовил бы их к восприятию техники западных народов, не заражая их идеями последних". 

Что же делает Европа? Ту же ошибку, которую сделали монголы. Она с готовностью выдает русским секреты своего господства. И хуже всех ведет себя Англия, мастерская мира и председательница цивилизованного мира. С Уркартом за его спиной, Маркс обещает английскому читателю главное:

Подлинная история покажет, что правители Англии не менее способствовали осуществлению планов Петра I и его преемников, чем ханы Золотой Орды - осуществлению замыслов Ивана III и его предшественников".

И все же даже в этой эксцентрической работе видна рука Мастера, а не только Уркарта. Это тот случай, когда умный идеализм сближается с умным материализмом. Разве не схватывает диалектическая метафизика Маркса действительно центрального исторического противоречия русской государственности? Того же противоречия, что поэтически раскрыл Пушкин в “Медном всаднике” - между величием государства и гражданской ничтожностью человека, создавшего его. И необходимость этого противоречия. И разве сегодня не вынуждены мы, потомки Евгения, той же необходимостью укреплять то самое государство, которое проклинаем? И разве не прав был Маркс, отказывая России в диалектике внутреннего развития, двигателем которого могла стать только буржуазия? 

Но в метафизической истории России по Марксу есть зияющий ляпсус. Он не просто "забывает", что русские не завоевывали Орду, а освобождали от нее свои земли, и что реформы Петра были защитной реакцией на западное давление на Московскую Русь, начиная с польско-литовской агрессии начала 17 века и кончая завоевательными походами Карла XII, когда Лейбниц уже советовал юному конкистадору, как лучше "обустроить" Россию. Используя его счастливое выражение против него самого, в представлениях Маркса о существующей системе мирового господства происходит теоретическая перестановка эксцентрического центра с империалистического центра на его окраину. Посмотрим на диалектический снимок действительного Господина. Маркс сделал его 1 января 1849 года, за 7 лет до “Тайной истории”, в момент опасности, когда такие снимки только и можно сделать. С лета 1848 до лета 1849, это был “сумасшедший год” пролетарской революции и буржуазно-феодальной реакции, боевого крещения “Генерала” в героико-комических перестрелках с пруссаками в Бадене, открытия и закрытия Новой Рейнской газеты, бегства обоих друзей в Англию. Вот этот снимок.

Из этой Старой Англии, работая в чреве мирового Господина, Маркс переносит эксцентрический центр своей геополитики на берега Невы, где в течении уже полутораста лет орудует шайка татаризованной бюрократии, перенимая “технику западных народов” для их покорения, заимствуя только “налет цивилизации” и отказывая в ней своему народу. Ее антипод - Англия , мастерская мира, центр “цивилизации”. Казалось бы ей нельзя отказать в диалектике внутреннего развития, здесь все на месте – буржуазия и пролетариат. Но почему тогда замерла эта диалектика в самом чреве цивилизованной, европейской владычицы мира? Почему новое общество уже задушено в ее утробе... (и заметим, что свою руку к этому приложил и старый упрямец, рыцарь печального образа “убивший Чартизм”), в то время, как в России оно еще и не зачато? Этого вопроса Маркс не задал. Его задаст и на него ответит только Ленин. А задумайся Маркс о нем, может быть, вспомнилась бы и потрепанная английским пролетариатом борода "проклятого иностранца", и хвастовство "рыцаря печального образа", "убившего Чартизм в Англии", и свои собственные похвалы 1854-55 гг. "благородному патриотизму английских и французских рабочих", разносившиеся газетами Уркарта по городам и весям Старой Англии. Вместо этого Маркс ищет средство, которое могло бы расшевелить уснувшую диалектику извне, потому что, если она окончательно решила упокоиться в самом центре “цивилизации”, ему надо менять профессию. 

Это средство - “мировая война”. Но кого против кого? Разумеется, "цивилизации" против той страны, которая стремится стать мировым Господином, оставаясь монгольским Рабом. На примере Крымской войны Маркс убедился, что меньше, чем "мировой" расшевелить Старую Англию, сердцевину мирового буржуазно-феодального господства нельзя. Копошение на Крымском полуострове не могло выжечь искры для общеевропейского пожара. Русский агент Пальмерстон и дешевка Бустрапа хитрили. Вели войну из рук плохо, но и до поражения коалиции не доводили, чтобы не навлечь на себя патриотический гнев своих рабочих и мелкой буржуазии. Мысль о том, что лучше выступать за поражение "цивилизации" в этой войне основоположникам в голову не приходила и прийти не могла. Тактика состояла в том, чтобы указывать на непатриотичность правящих классов в войне с Россией, на их бездарность и государственную измену. Вера в революционный патриотизм не была слепой, ее, казалось бы, подсказывал опыт Французской Революции. И снова подскажет опыт Парижской Коммуны. Поэтому в 1891 г. Энгельс без тени сомнения будет советовать германским социал-демократам оборонять Германию до последнего в приближающейся мировой войне. И в 1914 Каутский вынет это письмо из кармана. Но Германии уже не поможет ни победа, ни поражение. Впрочем, до этого еще далеко, вернемся к Крымской войне.

Такова была политическая логика второго эпизода теоретического оппортунизма Маркса, который привел его к знакомству с еще более колоритными личностями, чем "рыцарь печального образа".

Московские ассирийцы 

Их [Маркса и Энгельса] мнение о славянах было настолько низким, что по сравнению с ними их отзывы о черных, евреях и ирландцах кажутся почти лестными.
Диана Пол 


Из письма Энгельсу от 10 декабря 1864 г.

Что замечательно в этом письме, так это соединение на одной странице, в трех следующих один за другим абзацах казалось бы несоедимых, но тем не менее цепляющихся друг за друга типов мысли. Уже написан первый том Капитала. Но это не мешает его автору оставаться конспирологом и поклонником шарлатанской расологии. И как всегда с Марксом - его "эсцентрический центр" смещается только по направлению к Империи на Востоке. Как если бы Россия стала объектом катексиса всего немарксистского в Марксе. Нас не должна обмануть ирония, сквозящая в его сообщении об ассирийском происхождении русских Энгельсу. Он знает, что Генерал, который в русофобии даст фору любому, включая самого Уркарта, тем не менее четко отделяет науку от сомнительных расовых спекуляций и предпочитает доказательства культурной неполноценности русских. Но сначала обратим внимание на пустоту между двумя последними абзацами. Ее надо обязательно заполнить, чтобы не дать Марксу скрыть в этой пустоте, которую так удобно проскакиваешь глазами, свое соучастие в удушении нового общества в утробе Старой Англии. И не только в ней. 
За год до важного открытия Коллета и Уркарта об ассирийском происхождении русских, Маркс сообщает Энгельсу о своем новом знакомом:

Авантюрист полковник Теофил Лапинский в 1857 г. руководил высадкой польского десанта на Кавказе, где он сумел продержаться около трех лет. Корабль для этого снарядил один из состоятельных сторонников Уркарта. Лапинский находился под командой главы польской монархической партии князя Адама Чарторыжского и его представителя в Англии принца Замойского. [Наметим здесь побочную, но немаловажную тему: Маркс поддерживает связи в основном с реакционным крылом польской эмиграции. Это именно те элементы польского общества, которые позже были ответственны за протофашистский характер Польши Пилсудского.  Демократическая Польша не отделяла Россию от других своих угнетателей, Пруссии и Австрии, что, конечно, шло против идеи "единого фронта" Европы Уркарта и Маркса]. Лапинский считался специалистом по русскому Кавказу и помогал Уркарту в его деятельности на кавказском направлении. Кавказ Уркарт считал ключем к независимости Польши. Скорее всего от Лапинского Маркс узнал о существовании бывшего киевского профессора Дучинского, который собрал"научные" доказательства того, что Марксу так хотелось услышать. Маркс так рассказывает об открытиях Дучинского и их значении в письме Энгельсу от 24 июня 1865 г.

Все это, пожалуй, и смешно. Но и серьезно, если вспомнить, что случилось после Маркса. Бытует, например, мнение, что Шпенглер, один из крестных отцов нацизма, был первым из крупных культур-теоретиков западного империализма, кто провел границу между Европой и Азией не по Уральскому хребту, а по Висле. Но мы видим, что уже Маркс отодвигает эту границу к западу, правда, к Днепру, а не Висле. Но пусть современные украинские националисты не радуются поддержке классика. Просто для Маркса, как и для польских реакционеров, независимая Польша, этот "краеугольный камень европейской революции", включала Киев. 

Посылаю тебе очень важную работу....‘P. Trémaux, Origine et Transformations de l’Homme et des autres Êtres, Paris 1865. Несмотря на все отмеченные мной недостатки, она представляет собой очень значительный прогресс по сравнению с Дарвином. Два главных тезиса следующие: перекрещивание ведет не к разнообразию, как обычно считается, а напротив к единству наподобии родового. С другой стороны, физические особенности планеты дифференцируют (это основной, но не единственный базис). Прогресс, который Дарвин считает просто случайным, здесь становится существенным признаком на основе стадий развития земли, дегенерация (dégénérescence), которую Дарвин не может объяснить, здесь становится ясной; то же самое и быстрое исчезновение просто переходных форм по сравнению с медленным развитием родового типа. Таким образом, пробелы в палеонтологии, которые тревожат Дарвина, здесь становятся необходимыми. То же самое и родовая фиксированность как только она устанавливается, становится необходимым законом (в отличии от индивидуальных и т.п. вариаций). [У Тремо] гибридизация, которая для Дарвина представляет проблему, наоборот поддерживает систему, так как показывается, что род основывается как только перекрещивание с другими перестает давать потомство или быть возможным, и т.д.

В приложении к истории и политике [Тремо] намного важнее и плодотворнее Дарвина. На некоторые вопросы, вроде национальности, и т.д. только у него можно найти природное основание. В частности, он поправляет поляка Дучинского, чью версию геологического различия между Россией и западными славянами он, кстати, подтверждает. Но не тем, что говорит, что русские это татары, а не славяне и т.п., как делает последний. А указывая, что почвенной формацией, которая преобладает в России, славяне были татаризованы и монголизованы; таким же образом (он провел много времени в Африке) он показывает, что обычный тип негра есть только дегенерация более высокого типа. 

"[Тремо пишет, что ] неподкрепленные великими законами природы, человеческие начинания ведут к бедам. Посмотрите на усилия царей сделать из московитов поляков [...] Та же почва породит тот же характер и те же свойства. Настоящая граница между славянской и литовской расами, с одной стороны, и московитами с другой, идет по великой геологической линии, которая лежит к северу от бассейнов Немана и Днепра... К югу от этой великой линии, таланты и типы свойственные этому району будут всегда отличаться от русских". 

Салют,
Твой 
К. М.

Итак, теперь у Маркса были доказательства татаризации не только верхушки русского правящего класса, в чьих руках находилась внешняя политика, но и русского народа в целом. Русские - продукт многовековой дегенерации в результате особенностей почвы, на которой они живут. (Характерно, что тезис о расовой дегенеративности русских для Тремо и Маркса доказательств не требует, речь идет только о ее механизмах). "Природное обоснование" приобретенных существенных национальных свойств предполагает наличие механизма их наследствования, т.е. ламаркизм. "Отсталые народы", живя на протяжении веков на бедной почве, или в любой отрицательно воздействующей среде подвержены биологической дегенерации, которая наследуется, передается генетически. Но законы природы не могут действовать только на русских и негров. Если Ламарк и Тремо правы, то пролетариат с его чахлой, бескровной средой обитания обречен на прогрессирующую дегенерацию. С начала Индустриальной революции уже прошло несколько поколений. Этот аргумент использовал советский генетик Ю. А. Филипченко защищая генетику Менделя от нападок неоламаркистов в 1920х гг. Но возможность такого вывода из ламаркизма Тремо вряд ли пришла Марксу в голову. Слишком уж "плодотворны" были открытия Тремо для "истории и политики". Гео-биологический детерминизм - это не какая-то там лингвистика. Теперь доказано, что русские принадлежат к геологической формации к северу от Днепра, где им и положено природой тихо дегенерировать. Политика должна лишь помочь природе и вернуть монголизованных и татаризованных русских на положенное им место.

Даже по стандартам того времени, книга Тремо отличалось поразительной примитивностью и шарлатанством. "Чистой воды фабрикация, эта книга не стоит копейки"- ворчал Энгельс, которого Маркс заставил купить Тремо. Но Маркс не сдавался, и в конце концов Энгельс смягчился и допустил, что книга Тремо может иметь некоторую ценность. В отзывах Энгельса нет ничего такого, что указывало бы на его несогласие с характеристикой русских (и негров) которое дают Тремо и Маркс, или со взглядом, что культурные различия отражают биологические. Он просто спорит, что Тремо плохой геолог.

Итак суммирую. В своей борьбе с Россией Маркс выразил готовность включить в свое мировоззрение идеи крайнего биологического детерминизма, причем в открыто шарлатанских формах расовой "науки" того времени. И во всех случаях такой восприимчивости речь шла о "политически плодотворных" доказательствах либо расовой неполноценности великороссов, либо их непринадлежности к индоевропейской расе. Все основные темы, которые присутствуют в этих теоретических заимствованиях Маркса и в "культурном" расизме Энгельса (расовая и культурная неполноценность, вырождение, "цивилизационная" граница между "Европой" и "Азией" и т.п.) войдут в Ostforschung - псевдонауку о славянах, которая стала идеологическим инструментом германского империализма и нацизма.