6-летняя война на Дунае. Чесменское сражение

Если верить тому, что сказали 5 человек, казна России совершенно пуста. Гром грянул, когда пресеклись источники займа.

Такое мнение держалось потому именно, что императрица пыталась взять "долгосрочный кредит" в Голландии на сумму 5 миллионов рублей по 5 процентов годовых, но получила отказ.

 

С другой стороны, прошло могущество русской армии, для формирования которого нужно собрать людей со всей империи, которая сама осталась без войск. И потому, в случае ее разбития или если турки, не вступая в бой, дадут ей время самой прийти в расстройство, армию невозможно будет собрать заново. 

К этому нужно присоединить общее неудовольствие, царствующее в России, которого императрица имеет важные причины опасаться. Выпущены 23 реляции России о ее успехах; вероятно они выпущены с целью предотвращения демонстраций и является величайшей ложью. Флот ее, говорят, плотными рядами курсирует уже у Дарданелл, хотя, даже не побывав еще в Морее, он, на самом деле, находится в Архипелаге: "Слава русской эскадре!" 

Преградив ей путь и отрезав от 2 остальных, гибель флота осуществляется на 40 процентов, так как только сильнейшая эскадра еще как-то способна пройти Архипелаг. Если бы конфедераты подняли 220 тысяч поляков, унижение и разорение Екатерины II было бы очень близко.

Подобные вещи чуть ли не круглосуточно доносил своему правительству французский посланник в Гданьске Жерар.

Откуда взялись у французского министра надежды, что русский флот потерпит поражение? Откуда такая уверенность, что погибнут русские эскадры, а не турецкий флот?

Курьер Алексея Орлова мчался в Петербург с реляциями о том, что они победили у Чесмени, в то время, когда господин Жерар писал свое донесение в Париж. 

Вместе с реляцией курьер вез письмо от адмирала Спиридова в военную коллегию вице-президенту графу Чернышеву. Почти что дословно можно изложить написанное в том письме. "Слава господу богу и честь Всероссийскому флоту! С 25 на 26 июня неприятельский военный турецкий флот атаковали, разбили, разломали, сожгли, на небо пустили, потопили и в пепел обратили, и оставили на том месте престрашное позорище, а сами стали быть нашей всемилостивейшей государыни в Архипелаге господствующи".

Даже в Петербурге не шла речь о столь скорой победе над турецким флотом! Курьер подобно Фигаро метался туда и сюда в военной коллегии, являясь очевидцем этой победы, рассказывая подробности прошедшего сражения: "Встань, расскажи сызнова!", и курьеру приходилось раз за разом говорить о том, как искали турецкие корабли, как гнались за ними, как сражались и побеждали. 

Турецким флотом командовал трусоватый капитан Гассан-Эдин, энергия которого оставляла желать лучшего. Когда в море его корабли встретились с русскими, Эдин не придумал ничего лучше, как повернуть и "тикать" к укрепленным своим берегам на всех парусах. Соединенный русский флот по числу кораблей уступал турецкому, тем не менее смело пустился в погоню. Постоянно сокращая отставание, противника настигли к вечеру между островом Хио и материковым берегом, примерно в полумиле к северу от Чесменской бухты. Почти перед самым боем граф Орлов "покумекал" и даже "созрел" до созыва военного совета. По предложению адмирала Спиридова номенклатура решила атаковать неприятеля на рассвете, разделив флот на 3 равные группы. Ночью турецкие корабли, сохраняя секретность, отошли к Чесме, где находился укрепленный лагерь, и заняли боевую позицию. Приблизиться к ним - простое дело, но капитан-паша усложнил его, открыв по "гостям" огонь, как только те приблизились на расстояние пушечного выстрела.

Вскоре воцарилась диктатура порохового дыма почти во всем заливе.

В русские корабли начала палить и береговая артиллерия. Вначале русские как бы не обращали внимания на огонь. Адмирал Спиридов пошел на хитрость, поведя свою боевую группу, несмотря на фонтаны брызг у борта флагманского корабля, к правому флангу неприятельского расположения: "Я развернусь вместе с "Европой", и мы открываем по противнику, наконец, сильнейший огонь!" Спустя некоторое время в промежутке между ними заняли места еще 2 корабля - "Три святителя" и "Иануарий", а потом вступили в бой "Три иерарха" и "Ростислав". 

Но как стрелять, когда в пороховом дыму не видно даже берега?

Получив командование боем с борта "Евстафия" (Орлов даже не задумывался, назначая Спиридова командиром флота. Эдин сосредоточил в основном огонь именно на флагманский корабль еще и потому, что там рядом со Спиридовым неотлучно находился младший брат командующего Федор Орлов. Эти люди и заметили в разгар боя: что это еще за темная громада, выплывшая справа из порохового дыма?), адмирал с первой же минуты чувствовал, что только перестрелкой дело не закончится. 

Еще раньше Спиридова приближение этого "призрака" заметил "заместитель", который и предупредил адмирала об опасности. Назначение "призрака" оставалось для Спиридова непонятным, и он даже закашлялся: явный признак момента "нежданчика" для опытного морского военачальника. Обстановка в этот момент менялась: то был неприятельский линейный корабль. 

Ведь корабль уже приблизился на расстояние пистолетного выстрела, и были слышны голоса турок, суетившихся на палубе. Однако и адмирал оправился от неожиданности, поняв, что они идут на абордаж. Поэтому свистать всех наверх, объявляется "полундра". 

К рукопашному бою еще готовы не были, потому "полундра" была и объявлена, а "тикать" было уже поздно, да и не характерно для русских. 

Флагманский корабль, будто вдова, оставался наедине с бедой, но не растерялся, а повел огонь по неприятелю батареями с правого борта. Другие "стволы" поддержали этот огонь. Члены вражеского судна затрещали. Будущей абордажный бой оказался под вопросом, когда на неприятельском корабле начался пожар. Это ва-банк. На корабле горела мачта, а он продолжал приближаться. Если уж полетели крючья с той стороны, то "готовьтесь к схватке рукопашной", как пел Владимир Высоцкий. Абордажный бой хотя бы начался, но было уже ясно, что продлиться он недолго. Поскольку, видя опасность положения адмиральского корабля, Алексей Орлов, находясь на борту "Трех иерархов", своими руками обрубил якорь и приказал капитану следовать спешно на выручку. 

На возражение: "Кто будет здесь?", Орлов зло блеснул глазами, но в этот момент рухнула горевшая мачта на неприятельском корабле прямо на борт "Евстафия", где загорелись снасти, и командующий ошеломленно промолвил: "Я сражен!" Желтые языки пожара прекратили абордажный бой. 

Спровадив со своих кораблей русских и турок, попрыгавших в воду, пожар начал уничтожать сами судна. И тогда командующий, не спуская глаз с горевшего "Евстафия", начал кричать, чтобы спускали все шлюпки, спасали утопающих.

Его сердце ныло по брату, который там находился. Вдруг все вопросы решил страшный взрыв на турецком корабле, в тот же миг он сделал и на "Евстафии" свой "роковой дубль". 

У неба появилась чужеродная туча - туча горевших обломков. Это добило Орлова, который лишился чувств. У командующего была богатырская сила, и у его свиты и мысли не могло возникнуть, что он мог "на время отключиться". Все почему-то подумали, это турецкая пуля, навестив командующего, сразила его, и потому потащили Орлова в каюту. Это в ту же минуту привело Орлова в себя. Взглянул на тот участок, где недавно стоял адмиральский корабль, а сейчас плавали жалкие его обломки. 

Брат погиб - оставалось только отомстить за него. И тотчас ему захотелось идти на абордаж. Первым с места сорвался капитан Ганецкий, и турки, не желая связываться с "этими безумными русскими", поспешили обрубить якоря и убраться в залив под защиту береговых батарей.

Следуя за ними, русские сделали важное дело: закрыли выход из гавани. 

Неприятельские корабли собрались вместе, но оказались запертыми. В это время Орлов созвал военный совет. Чтобы порадоваться не столько победе, сколько спасению своего младшего брата. Он стал считать адмирала Спиридова за папу, так как тот взял молодого графа, не получившего даже царапины, в свою шлюпку еще до того, как взорвался корабль. 

Но в дальнейшем нужно было что-то предпринимать. Что это будет, абордаж или что другое, должны были сказать командующему господа собравшиеся. 

Покойный почти всегда, каким бы сложным ни было положение, Спиридов ответил: "Трест" не поможет - только себя погубим". В таком случае надо что-то делать другое. Шла разборка предложения напасть ночью (данный вариант предложил адмирал), что было "оригинальным", неожиданным для противника решением; некоторые сомневались в целесообразности данной атаки; Орлов сидел, задумавшись, выслушивая каждого; постепенно вырисовывались все риски и плюсы этого нападения.

Кто-то заметил, что, видимо, ночью неприятельские корабли сольются с берегом, и туркам будет удобнее бить русских, чем наоборот. 

Тогда, чтобы оказаться целей, нужно просто сделать светло. Спиридов предложил назначить для атаки кораблей 6, не больше, чтобы было удобнее маневрировать в заливе. Когда начнется перестрелка, следовало вплотную подогнать специально приготовленные брандеры, поджечь их, но команды, сделав это, должны будут отплыть на шлюпках обратно: присутствие там будет небезопасным. 

Горящие брандеры должны будут ослепить турок, помешать им вести прицельный огонь, но параллельно и вызвать пожары на их судах. Это лучше попытки похищения вражеских кораблей или абордажа, которые тоже предлагались к обсуждению. 

В итоге командующий решил остановиться именно на этом варианте. Самое трудное оказалось подготовиться к операции. 

Брандеры снаряжались из греческих судов, которые менее всего годились для морского боя и могли служить лишь хорошей мишенью. Еще, чтобы отвлечь неприятеля от приготовлений к атаке, Спиридов выставил к гавани бомбардирское судно "Гром", которое до самой темноты состязалось в меткости попадания в цель. 

Когда наступила очевидная ночь, на "Трех иерархах" зажглись 4 фонаря. Давно ожидали этого знака. В сторону гавани двинулись, потушив весь свет, 6 боевых кораблей, а с ними "плавучие морские бомбы", начиненные порохом и легковоспламеняющимися материалами. 

Турки все время ждали нападения и встретили их сильным огнем. Инспирировав нападение, русские развернулись (по ходу дела несколько изменили план: маневр был выполнен при входе в гавань) и ответили своим огнем. Люди начали свою дуэль: артиллерийская канонада в обе стороны. Пока велась перестрелка, состоялся спокойный визит команд брандеров к противнику. 

Они вплотную приблизились к неприятельским кораблям, на глазах изумленных турок подожгли свои ужасные суденышки, сели в лодки и отчалили к своим. Во время визита этих суденышек турки не могли сообразить, в чем вообще весь "прикол", а когда сообразили, было уже поздно: "Господа, спасайтесь от огня. Черный демон пришел! Сдавайте свое оружие". Некоторые сдали и бросились тушить на кораблях "огненного демона", чего ждали русские. Лишь некоторым удалось спасти, когда "русские приблизились вплотную и открыли губительный огонь по противнику". 

Хотя бы людям, потому что турецкие корабли, взрываясь, друг за другом взлетали в воздух. Большинство береговых защитников погибло от волнения воды, вызванного взрывами, которое было похоже на настоящий шторм. С борта русских кораблей представлялось, что горят не только неприятельские суда, горит сама вода в гавани, приведенная в ярость непостижимого разуму силой. Там сумели выдержать весь этот "бой" минут 5, не больше; больше времени ушло на подготовку атаки. Лишь линейный корабль и несколько небольших судов, каким-то чудом уцелевшие от огня, остались от турецкого флота. Их команды бежали на берег, где большинство было перебито русским десантом. 

Не только слишком великие успехи русских, но и загадочно дурные действия турок, ставили вопрос ребром: на что еще надеяться последним в этой войне? Может быть, конфедераты не потеряли еще духа, возможно они побеспокоят еще зимой русских, но даже это ничего им не даст без посторонней помощи. Конфедераты лишь изощрялись в своих публикациях относительно русских.