Михаил Ююкин. Хино акума

5 августа 1939 года совершил свой беспримерный подвиг Михаил Анисимович Ююкин, летчик-бомбардировщик, батальонный комиссар 150-го скоростного бомбардировочного авиационного полка.

Михаил Ююкин родился 10 августа 1911 года в селе Гнилуша Землянского уезда Воронежской губернии. Бедняцкое было село: как раз из тех, что воспеты еще Некрасовым — «Горелово, Неелово, Неурожайка тож...». Рос обычным крестьянским мальчишкой: сызмала работал подпаском, мечтал учиться в настоящей городской школе. Парню не было еще и семи, когда грянула революция, через разруху и кровь открыв тысячам таких, как Миша, простых деревенских ребят, новые горизонты в жизни...

Однажды, еще в Гражданскую, над Гнилушей, тонко стрекоча мотором, пролетел аэроплан. Как потом вспоминал Михаил, это был «Фарман» французского производства — легкая тонкокрылая «этажерка» с открытой кабиной. Самолет шел низко, так, что было видно, как усатый летчик в кожаном шлеме, в глухих очках-«консервах» и с белым шарфом на шее заглядывает вниз, на землю. Триколоры на крыльях не оставляли сомнения — беляк летит... Но как ни опасались гнилушинские мальчишки белых, а все равно густой гурьбой высыпали посмотреть на чудо заморской техники. Оторвались от работы бабы и долго стояли, прикрыв рукой от солнца глаза, глядели в яркое небо, где парил диковинный аппарат. С запрокинутых седых голов стариков — молодых-то мужиков в селе война, считай, не оставила! — падали кудлатые шапки...

И никто не знал тогда, что для одного из ватаги босоногих чумазых деревенских детей этот минутный эпизод повернет всю судьбу — позовет в небеса. В сердце Миши навсегда поселилась мечта — выучиться на летчика. Должны же и у красных быть аэропланы!

Мечта сбылась, когда парнишка перебрался в город — учиться. Уже в 15 лет записался в кружок ОСОАВИАХИМа, в аэроклуб... А в 1936 году с отличием закончил школу военных летчиков в Сталинграде.

К тому времени век легкокрылых перкалевых «этажерок» давно отошел — на смену балясным «Фарманам», «Авро» и «Гаккелям», которых только в воздухоплавательных цирках показывать, пришла настоящая авиация. На авиационных заводах плодились стремительные истребители — «Ишаки» и «Ястребки», выносливые разведчики «Р-5», громадные бомбардировщики «ТБ-3» в «полосатой» гофрированной «шкуре», тяжелые транспортники с металлическими корпусами. Быстро растущая численность ВВС породила призыв «Комсомолец — на самолет», в аэроклубы и летные школы записывались даже девушки. Передовицы газет пестрели сообщениями о рекордах и подвигах летчиков: полетах над Северным Полюсом, подъемах в стратосферу, высадках во льды с самолета полярников, экспериментах с новыми двигателями и новыми средствами десантирования. Чкалов, Громов, Леваневский, Байдуков, Гроховской — эти имена были популярнее имен артистов и политиков.

В летной части Михаил вступил в партию. Получил направление на учебу в Военно-политическую академию имени В. И. Ленина, готовившую политработников для Красной армии. Потом, после учебы, служил в частях ВВС комиссаром эскадрильи.

Когда вспыхнул конфликт с японскими милитаристами на Халхин-Голе, Михаила назначили батальонным комиссаром 150-го скоростного бомбардировочного авиационного полка.

За несколько дней до отъезда на войну Ююкин записал в своем дневнике:

«Сейчас ночь. По радио с Красной площади передали бой кремлевских часов, а перед этим было слышно, как шумела великая площадь. Буду я слышать эти родные звуки и там, в далеких степях. Это живет, это трудится родная моя столица. Рыцарские клятвы, конечно, ни к чему, но в одиночестве сейчас размечтался — захотелось кому-то на прощание сказать только одно: товарищ Ююкин перед лицом родной страны выполнит свой долг. Выполнит так, как подобает его выполнить комиссару, коммунисту, советскому летчику...»

Первый воздушный бой для Михаила произошел 21 мая 1939 года. Вылетевший накануне связной самолет полка был перехвачен и сбит японцами. Михаил летал на поиски пропавшего связиста, видел на каменистом склоне холма страшное черное пятно с воронкой — место гибели боевого товарища, стрелял по японскому истребителю, увязавшемуся за поисковиками.

— Представляете, не «завалил», не отомстил! — досадовал Ююкин, вернувшись с задания.

— Ничего страшного, — успокоил молодого комиссара опытный командир полка, — Истребитель «завалить» на бомбере — это, брат, не мастерство, а искусство. Вертлявые они, маневренные, самураи-то! Еще научишься! А в первом бою задача — уцелеть и выполнить задание. Горькие вести ты принес — погиб связник, но задание-то ты выполнил, прояснил его судьбу, все мамаша дома не «пропал без вести» по почте получит...

— «Без вести» — оно, пожалуй, и лучше: надежда остается, что вернется. А тут одна «вечная память» от человека!..

-Не скажи, комиссар. Если бы меня сбили — лучше уж смерть, чем плен, к примеру. Мертвые-то сраму не имут, как в старые времена говорили...

Ничего не ответил Михаил командиру. А вечером в землянке написал письмо оставленной на родине молодой жене:

«Таня, конечно, ты как супруга, беспокоишься, но убедительно прошу — не беспокойся обо мне. Знай, что твой друг, если все будет в порядке, вернется, а если нет, то погибнет не трусом, а героем».

Сбить истребитель на бомбардировщике — действительно задача для настоящего аса. Зато по точности бомбардировок наземных объектов не было равных в полку комиссарскому экипажу в составе Михаила Ююкина, Александра Морковкина и Петра Разбойникова. А когда в полк прибыло пополнение — огромное, в две сотни самолетов — комиссару пришлось не только самому летать на бомбежку, но и обучать молодых пилотов.

5 августа Михаил Ююкин с товарищами получил задание провести бомбардировку тыловых позиций японской армии в районе города Халун-Аршан.

В воздух поднялась целая эскадрилья. Но японцы словно ждали налета: над серебряной излучиной реки Халхин-Гол, текущей в крутых холмах, над желтой сухой равниной, над старым городом вспухли плотные дымные клубы зенитных разрывов.

Ююкин успел отбомбиться, выбрав целью плотную колонну японских войск на дороге, успел заметить пожар внизу — у обочины пыльной дороги ярко пылал грузовой фургон. Он видел, что дорога была буквально усеяна чужими покойниками в пыльной, тусклого цвета вражеской форме, видел воронки от своих бомб, заметил, что к пылающей машине бегут по каменистому долу люди — и не боятся же, что самолеты сейчас пойдут на второй заход! И паники нету... Что уж что, а в отваге самураям не откажешь, хорошо им промыла мозги военная пропаганда!

И тут самолет Михаила крепко тряхнуло... Громом ворвался в наушники бас второго пилота Разбойникова:

— Горим, комиссар!!! Слева зенитка движок зацепила!

Над разорванным снарядом левым крылом, над раскореженной моторной гондолой бешено заметались в копоти черного дыма оранжевые кисточки огня.

— Спокойно, товарищи. Сейчас пламя собьем, — Ююкин заложил пологий вираж под ветер. Но пожар в моторе только разгорался, пожирая плоскость крыла, самолет начал терять полетную устойчивость, заваливаться набок. В руках пилота затрясся мелкой дрожью, словно в лихорадке, теплый штурвал...

Ююкин потянул рукоятки на себя, до предела утопил сапогами педали — в последней попытке набрать высоту.

— Внимание, экипаж!.. В общем, ребята, не могу я с вами сейчас официально. Машина гибнет, на одном моторе не долетим, это — факт. А потому приказываю: покинуть самолет. Валяйте, прыгайте — и побыстрее!

— А ты, комиссар?

— Я — командир, командиру уходить последним.

Над полем боя расцвел одинокий купол парашюта: выбраться из кабины удалось только штурману Морковкину. Второй пилот и командир остались в горящем самолете.

Парашют Морковкина далеко отнесло плотным боковым ветром от места сражения. Но, беспомощно болтаясь на стропах меж небом и землей, штурман успел заметить, как превратившийся в огненную комету бомбардировщик хищником ринулся к земле — туда, где шли колонной к пунктиру ДОТов вражеские грузовики с боеприпасами, где пылил бегом по каменистой равнине даже не строем — густой толпой японский пехотный батальон...

Огненный смерч с небес врезался в толпу бегущих солдат, пронесся по инерции еще добрые полсотни метров, снес грузовик — и исчез в ослепительной вспышке взрыва. Только густой черный дымовой гриб вырос над позициями.

От батальона и доброй половины автоколонны, считайте, ничего не осталось. Когда час спустя японский медбрат дотащил до санбата тяжко контуженным одного из немногих уцелевших офицеров, тот, заикаясь, сказал врачу:

— Нас атаковал хино акума...

У японцев есть легенда: если самурай ведет бой за неправое дело, например, разбойничает или защищает нечестивого князя-сёгуна, боги насылают на него особенное проклятие. С небес спускается хино акума — огненный бес. И безжалостно расправляется с бойцом.

Михаил Ююкин и Петр Разбойников не были священными карателями, посланниками богов. Обыкновенные парни 27 и 25 лет от роду... Но поверить в то, что захватническая война — дело неправое, и победы в ней не будет, врага заставили.

— Я был уверен, что, даже теряя сознание, в удушье и пламени, наш комиссар направит свою гибнущую, превратившуюся в стремительный факел машину в самый центр вражеских огневых точек. Так и произошло, — рассказывал впоследствии единственный выживший из экипажа авиатор Александр Морковкин. Ему самому после боя пришлось сутки пешком добираться на родной аэродром. Хорошо, местные жители помогли — не выдали самураям...

Вот как написала о подвиге Ююкина и Разбойникова военная газета «Сталинский сокол» в августе 1939 года:

«...Советские бомбардировщики выходили на цель. Кругом рвались шрапнели вражеской зенитки. Клочья чёрного дыма ложились то ниже, то выше самолетов. Вот сбросил бомбы на врага командир Бурмистров. Следом за ним вышел на цель комиссар Ююкин. Смертельный груз сброшен. Левым разворотом комиссар отводит свою машину, чтобы уступить место другим. В это время у его левого мотора раздался взрыв и брызнуло яркое пламя: прямое попадание снаряда зенитки. Комиссар принимает решение: чтобы сбить огонь, он делает скольжение вправо, летчик дает время своему экипажу приготовиться к прыжку. Стрелок тов. Разбойников — один из лучших людей части — сбрасывает маску и поднимается с места, но, увидев, что самолет над территорией врага, садится обратно. На соседних самолетах товарищи видели, как комиссар железной рукой развернул горящий самолет и резким пикированием направил его в самую гущу скопления противника».

В военных мемуарах приходится иногда читать, что комиссар Ююкин таранил сами ДОТы на передовой линии японской обороны. Поводом тому послужили слова выжившего штурмана. Но на деле самолет врезался именно в колонну пехоты и боевой техники — летчик до последнего мига сохранял контроль над полумертвой машиной и принимал сознательное решение нанести таранным ударом возможно больший урон врагу...

В августе 1939 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за героизм и образцовое выполнение боевого задания командир корабля, батальонный комиссар Михаил Ююкин был посмертно награждён орденом Ленина, а члены его экипажа штурман старший лейтенант Александр Морковкин и стрелок-радист старшина Пётр Разбойников (посмертно) — отмечены орденами Красного Знамени.

В день рождения своего комиссара, 10 августа, когда уже всему полку, всей советской стране были известны подробности подвига, экипажи построились у своих боевых машин на летном поле. И принесли торжественную клятву отомстить за комиссара и его боевого товарища. Одним из тех, кто в тот день преклонил колено у Боевого Знамени, был лейтенант Николай Гастелло...

До его собственного подвига оставалось еще три года.