Самый странный философ, перевернувший литературный мир. Немного о немецком Ломоносове

Крупнейший немецкий поэт, просветитель, ученый и философ, универсальный гений немецкой литературы.

Восторженное отношение Гердера к Шекспиру, Оссиану, Памятникам старинной английской поэзии Т. Перси и народной поэзии всех наций открыло новые горизонты перед молодым поэтом, чей талант только начал раскрываться. Он написал «Гёца фон Берлихингена» и, используя шекспировские «уроки», начал работу над «Эгмонтом» и «Фаустом»; помогал Гердеру собирать немецкие народные песни и сочинил множество стихов в манере народной песни.

7 ноября 1775 г. Гёте по приглашению герцога Карла Августа (последнему в этот период едва исполнилось 18 лет) прибыл в Веймар, где за одиннадцать лет (1775–1786) сумел показать на посту тайного советника прямо-таки чудеса административного искусства, наведя в кратчайший срок совершенный порядок и существенно пополнив казну двора. Эти годы коренным образом изменили жизнь поэта. Гёте находился в самом центре придворного общества – неустанный выдумщик и устроитель балов, маскарадов, розыгрышей, любительских спектаклей, охот и пикников, попечитель парков, архитектурных памятников и музеев.

Он стал членом герцогского Тайного совета, а позднее – государственным министром; ведал прокладкой дорог, набором рекрутов, государственными финансами, общественными работами, горнорудными проектами и т.д. и многие годы провел, изучая геологию, минералогию, ботанику и сравнительную анатомию.

Веймарский период Гёте длился до 3 сентября 1786 года. ...Затем вдруг побег в Италию — быстрый, тайный, по подложным документам (по официальной версии - полуторагодичный отпуск). В Италии занимается лепкой, делает более тысячи пейзажных набросков, читает античных поэтов и историю античного искусства И.И.Винкельмана (1717–1768).

О личности Гёте

Чем только Гёте не занимался, кем только не был! Портретист, пейзажист, скульптор, архитектор, критик, мемуарист, публицист, актер, режиссер, директор театра, переплётчик, гравёр, алхимик, анатом, ботаник, физик, геолог, оптик, философ, астроном, историк, искусствовед, государственный деятель, финансист, директор библиотеки.


Гёте был прост, серьёзен, скромен, приветлив, иногда даже робок; любая чинность его тяготила; все отмечали его задумчивость, закрытость.


От его личности исходило огромное воздействие — было в нем нечто пасторское, т. е. наставническое и мудрое.

Гёте были свойственны ветреность, непостоянство, вспыльчивость, причудливость, неуравновешенность. Окружающие его не любили. Его характер считали отталкивающим: героизм и комедианство, «бешеность» и хамелеонство.

Гёте любил поесть:

Немецкий писатель Жан Поль (1763 - 1825) свидетельствует, повествуя об одном из своих визитов к Гёте: «А еще он очень много жрёт!»

Гёте обладал некоторыми мистическими способностями.

Своего «Германа и Доротею» Гёте решил отдать издателю Фивегу для его альманаха. Однако эпос оставался готов еще только на 2/3, а в таком виде автор не спешил показывать его. Фивег был поставлен перед выбором купить кота в мешке - иначе говоря, взять поэму в две тысячи гекзаметров под заверения, да еще и выплатить за нее аванс.

Свои условия Гёте вручил не издателю, а третьему — доверенному лицу. Они лежали в запечатанном конверте. Предложенная им схема была такова: если издатель платит меньше, чем запросил Гёте, значит, сделка не состоится, если больше — автор возвращает остаток суммы. После некоторого раздумья Фивег, наконец, выдвинул свою окончательную сумму - 1000 талеров. Посредник вскрыл конверт и прочитал: «За мою поэму я требую 1000 талеров золотом. Гёте».


Из воспоминаний Иоганна Петера Эккермана (личного секретаря И. В. Гёте):

«Несколько дней назад, когда я, воспользовавшись хорошей погодой, пошел прогуляться по Эрфуртской дороге, ко мне присоединился пожилой господин, которого я по внешнему виду принял за состоятельного бюргера. Не успели мы обменяться несколькими словами, как разговор уже зашел о Гёте. Я спросил, знает ли он Гёте лично.

— Знаю ли я его! — не без самодовольства воскликнул мой спутник. — Да я около двух лет служил у него камердинером! — И он стал на все лады превозносить своего прежнего господина.

— Когда я к нему поступил, ему было лет двадцать семь, — сказал он, — и был он такой быстрый, изящный и худой, хоть на руках его носи.

— Разумеется, — говорил тот, — с веселыми он был весел, но сверх меры — никогда. Напротив, он вдруг становился серьёзен. И всегда-то он работал, всегда что-нибудь изучал, искусство и наука постоянно занимали первостепенное место в его жизни. По вечерам герцог часто посещал его, и они засиживались до глубокой ночи, разговаривая об ученых предметах, так что ему иной раз становилось невмоготу, и он только и думал: когда же герцог наконец уйдет! А изучение природы, — неожиданно добавил он, — и тогда уже было для Гёте самым главным делом. Как-то раз он позвонил среди ночи, я вошел к нему в спальню и увидел, что он перекатил свою железную кровать на ко.лесиках от дальней стены к самому окну, лежит и смотрит на небо.

— Да, — рассказывал старик, — я верил ему на слово, ведь то, что он предсказывал, всегда сбывалось. Назавтра, — продолжал он, — мой господин рассказал о своих наблюдениях при дворе, причем одна дама шепнула своей соседке: «Слушай! Ведь он бредит!» Но герцог и другие мужчины верили в Гёте, а затем выяснилось, что он всё видел правильно. Недели через две или три до нас дошла весть, что в ту ночь чуть ли не половина Мессины была разрушена землетрясением». (Запись от 13 ноября 1823 г.)


У Гёте замечали какое-то благоговение перед природой:

Во время пребывания в Италии неаполитанские друзья просили его не пить воду из стакана, в котором плавают букашки. И какова же реакция Гёте? — он спокойно ее выпивает. А недоуменным приятелям говорит: «Едим же мы раков и угрей. Так что эти малюсенькие существа ничего не сделают мне плохого, разве что утолят голод».


Прогуливаясь однажды по городу, Гёте увидел веерную пальму. Остановившись, он стал разглядывать ее так любовно и вдумчиво, словно перед ним было не растение, а человеческое сердце. Ему неожиданно заметилось и ясно открылось, что листья переходят в стебель, что они подобны лепесткам цветка, а лепестки, в свою очередь, превращаются в тычинки. Покров тайны спал, и проступила истина. Лист — вот основа растительного мира, та форма, которая непрерывно переходит из одной в другую! Открыв этот закон, Гёте создаёт новую науку — метаморфоз растений.


У Гёте было воинственное неприятие глупости, в суждениях о кичливости чужого ума он был резок и даже чрезмерен:

Дочитав до конца одну книгу, он заметил:

— Эта книга написана не для того, чтобы благодаря ей чему-нибудь научились другие, а для того, чтобы пустить по свету молву, что и автор кое-что знает.


У Гёте было слабое здоровье. Всю свою жизнь он проболел тяжелейшим туберкулезом. В 19 лет произошло кровотечение из легких, такое, что кровь хлестала из горла. В 21 год до крайности расшаталась нервная система. Гёте не мог переносить даже малейшего шума, любой звук приводил его в бешенство и исступление. Но усилиями воли, невероятной настойчивостью он преодолел свои слабости, укрепил здоровье и прожил свои 83 года как совершенно здоровый человек.

И. П. Эккерман (1792-1854) - молодой литератор -появился в доме Гёте поначалу в роли помощника-секретаря. У Эккермана был очеркистский талант. Многие издатели искали сотрудничества с ним, прося писать для них обзоры немецкой литературной периодики. Но Гёте отговаривал его: «О ком только тогда не придется Вам писать! Не лучше ли сосредоточить все свои силы на сочинении, в основу которого положены наши с Вами разговоры?» В 1836 г. заметки И. П. Эккермана «Разговоры с Гёте в последние годы жизни» вышли в свет. Первая за в них датирована 10 июня 1823 г.

О философских взглядах Гёте

Феномен Гёте являет собой яркий пример скорее возрожденческого, нежели просветительского универсализма, в котором тесно переплелись поэтическое творчество, научные изыскания (минералогия, ботаника, физика, остеология и т.д.) и философско-мировоззренческие поиски.

В литературно-эстетическом и научном творчестве Гете принято различать три периода.

Первый — "Бури и натиска", когда протест против классицизма приводит его к борьбе за утверждение реализма в искусстве, а последнее понимается как подражание природе и жизни людей.

Многочисленные занятия ботаникой, сравнительной анатомией и геологией в значительной мере обогатили его понимание диалектики органического мира и всех его живых форм.

Гете любил свою страну, однако был совершенно чужд национализму. Это явилось одной из причин его враждебного отношения к реакционному романтизму, мечтавшему о возврате средневековья и увековечении нем отсталости. Романтизм для Гете— «больное» искусство. Гете резко критикует немецкий романтизм за его отрыв от жизни и мистицизм. Именно в эти годы (1808) появляется знаменитый "Фауст", утверждающий недопустимость отрыва художника от действительности. В своих философских поисках он испытал влияние многих мыслителей: Аристотеля, Плотина, Канта, Гердера, Гегеля и особенно Спинозы с его знаменитой "Этикой", которая учила навсегда освободить ум от различного рода предрассудков.

Гете становится сторонником пантеизма, пытаясь соединить его с идеей развития. Для мыслителя было характерно критическое отношение к господствовавшему тогда механицизму, неспособному адекватно объяснить принципы развития природы. Последняя рассматривалась Гете как развивающееся единое органическое целое.

Процесс развития идет, согласно Гете, через отрицание старого, отжившего постепенным эволюционным путем, минуя скачкообразные переходы. Вся природа виделась Гете в большей или меньшей мере одухотворенной: "...кто хочет высшего, должен хотеть целого, кто занимается духом, должен заниматься природой, кто говорит о природе, тот должен брать дух в качестве предпосылки или молчаливо предполагать его".

О месте человека во Вселенной Гете утверждал: "Все есть гармоническое Единое. Всякое творение есть лишь тон, оттенок великой гармонии, которую нужно изучать также в целом и великом, в противном случае всякое единичное будет мертвой буквой. Все действия, которые мы замечаем в опыте, какого бы рода они ни были, постоянно связаны, переплетены друг с другом... Это — Вечно-Единое, многообразно раскрывающееся. У природы — она есть все — нет тайны, которой она не открыла бы когда-нибудь внимательному наблюдателю". При этом "каждого можно считать только одним органом, и нужно соединить совокупное ощущение всех этих отдельных органов в одно-единственное восприятие и приписать его Богу".

Живо интересуясь идеями многих немецких философов своего времени, Гете так и не примкнул ни к одной из великих философских систем. Для него философия — такое миропредставление, которое "увеличивает наше изначальное чувство, что мы с природой как бы составляем одно целое, сохраняет его и превращает в глубокое спокойное созерцание". Творчески-активное отношение Гете к миру результировалось в его убежденности в том, что "каждый человек смотрит на готовый, упорядоченный мир только как на своего рода элемент, из которого он стремится создать особенный, соответствующий ему мир".

Гете был весьма близок Кант с его поисками единых принципов анализа природы и искусства; а также философия природы Шеллинга и система Гегеля благодаря поистине грандиозной теории диалектики.

Что «философия Гёте» — тема, предваряемая целым рядом оговорок, доказывается не только отсутствием у Гёте философии в общепринятом смысле слова, но и его открытой враждебностью ко всему философскому.





Академическая философия лишь следует собственным его заявлениям, когда она отказывается аттестовать его как одного из своих: «Для философии в собственном смысле у меня не было органа», или: «Собственно говоря, я не нуждаюсь ни в какой философии», или еще: «Она подчас вредила мне, мешая мне двигаться по присущему мне от природы пути».

Очевидно, однако, что эти признания допускают и более эластичное толкование, особенно в случае человека, который, по собственным словам, ничего не остерегался в своей жизни больше, чем пустых слов. Если философское мышление обязательно должно быть дискурсивным и обобщающим, то чем оно может быть менее всего, так это гётевским.

Гёте, «человеку глаз», чужда сама потребность генерализировать конкретно зримое и подчинять его правилам дискурса. В этом смысле правы те, кто считает, что он никогда не идет к философии. Можно было бы, однако, поставить вопрос и иначе, именно: идет ли (пойдет ли) к нему философия? В конце концов важна не столько неприязнь Гёте к философии, сколько нужда философии в Гёте, и если историки философии обходят почтительным молчанием автора «Учения о цвете», то обойти себя молчанием едва ли позволит им автор «Наукоучения», уполномочивший себя однажды обратиться к Гёте от имени самой философии: «К Вам по праву обращается философия. Ваше чувство-пробный камень ее» (дшїђхё С№шхєх. Ыяч., 1986, б.Ш 12).

Гётевское неприятие философии относится тогда не к философии как таковой, а лишь к ее дискурсивно измышленным предпосылкам. «Люди (можно читать: философы.—К. С.) так задавлены бесконечными условиями явлений, что не в состоянии воспринимать единое первичное условие». В свою очередь, предпосылки гётевского философствования, которое он никогда не мыслил себе раздельно с жизнью, производят на академически обученного философа впечатление некоего рода «святой простоты». Таково, например, неоднократно повторяемое и возведенное до основополагающего принципа требование: «Видеть вещи, как они есть».

Дело вовсе не в том, что этот принцип диаметрально противоречит, скажем, коренной установке кантовской философии. С ним можно было бы посчитаться, если бы он осуществлялся в рамках некой общей и гомогенной философской топики, как, напр., у Гуссерля, где даже в радикализме лозунга: «Назад к самим вещам!» дело шло больше о теоретически востребованном переосмыслении судеб западной философии, чем о «самих вещах». У Гёте он вообще ничему не противоречит и утверждает себя силой собственной самодостаточности.

Гёте — наименее филологичный из людей —есть философ, который мыслит глазами, и значит: не в словах, а в вещах, тогда как большинство людей—и философов! — делают как раз обратное. (§ 754 «Учения о цвете». «И однако сколь трудно не ставить знак на место вещи, всегда иметь сущность живой перед собой и не убивать ее словом».)

Интересно рассмотреть этот опыт по аналогии с кантовским понятием опыта. Исходный тезис Гёте: «Все попытки решить проблему природы являются, по существу, лишь конфликтами мыслительной способности с созерцанием», совпадает, если заменить «конфликты» «синтезами», с кантовским. Но уже со второго шага налицо расхождение.

И. П. Эккерман (11. 4. 1827) приводит слова Гёте: «Кант меня попросту не замечал».

В свете изложенного проясняется, наконец, отношение к Гёте немецкого идеализма. Судьбой этого идеализма было противостоять натиску материалистически истолкованной физики с чисто метафизических позиций. Понятно, что в споре с ним кантианство могло уже хотя бы оттого рассчитывать на успех, что исходным пунктом его был факт естествознания, а не воздушные замки неоплатонических спекуляций. Эвристически допустим вопрос: как сложились бы дальнейшие судьбы философии, вообще духовности, если бы немецкий идеализм, отталкиваясь от Канта, взял бы курс не на Плотина, а на факт естествознания, к тому же не ньютоновского, как это имеет место у Канта, а гётевского естествознания?

Г. Файхингер формулирует в этой связи «генеральное заблуждение» Гегеля, который «смешивает пути мышления с путями реально происходящего и превращает субъективные процессы мысли в объективные мировые процессы».

Разумеется, с точки зрения гегелевской метафизики эта критика не имела никакого смысла. Вопрос, однако, стоял о смысле самой метафизики. Немецкий идеализм — «высокие башни, около коих обыкновенно бывает много ветра» (Кант), —рушился как карточный домик при первом же таране критики познания. Ибо созерцающее мышление, смогшее в тысячелетиях произвести на свет такое количество глубокомысленной метафизики, не выдерживало и малейшей поверки со стороны естественно-научного мышления. Фихтевская апелляция к Гёте: «К Вам по праву обращается философия. Ваше чувство —пробный камень ее», видится в этом смысле как бы неким инстинктивным жестом выруливания между Сциллой кантианства и Харибдой (дезавуированной Кантом) метафизики.

Гёте-естествоиспытателю выпадала участь Гёте-поэта: здесь, как и там, все решалось вдохновением, спонтанностью, непредсказуемостью, точечными арег ѓё, при которых не оставалось места никакой методологии, систематике и усвояемости.

Философское развитие Гете шло от антипатии к школьной философии в лейпцигский период, к пробуждению собственного философского мышления в страсбургский период и отсюда к занятиям натурфилософией в первый веймарский период — в полемике с Платоном, неоплатонизмом Джордано Бруно и прежде всего со Спинозой, «Этику» которого Гейне называл книгой, более всего совпадающей с его воззрениями.

Материалистический пантеизм Спинозы Гегель пытался соединить с идеей развития. Это обусловило его отрицательное отношение к механицизму французских материалистов, в частности Гольбаха.

Поскольку, однако, материализм самого Гете носил гилозоистический характер, он, критикуя механицизм, не смог развить диалектическог взгляда на эволюцию органического мира и вынужден был прибегать к идеалистическим понятиям «энтелехии», «монады», заимствованным у Аристотеля и Лейбница.

Когда Гёте говорит о себе: «Для философии в собственном смысле у меня нет органа», он тем самым отвергает школьную философию, и особенно логику и теорию познания, но не ту философию, которая «увеличивает наше изначальное чувство того, что мы с природой как бы составляем одно целое, сохраняет его и превращает в глубокое спокойное созерцание».

Высшим символом мировоззрения Гёте является Бог-природа, в которой вечная жизнь есть становление и движение, «которая открывает нам, как она растворяет твердыню в духе, как она продукты духа превращает в твердыню».

Дух и материя, душа и тело, мысль и протяженность, воля и движение — это для Гёте дополняющие друг друга основные свойства мироздания. Отсюда также для деятельно-творческого человека следует: «Кто хочет высшего, должен хотеть целого, кто занимается духом, должен заниматься природой, кто говорит о природе, тот должен брать дух в качестве предпосылки или молчаливо предполагать его».

«Человек как действительное существо поставлен в центр действительного мира и наделен такими органами, что он может познать и произвести действительное и наряду с ним — возможное. Он, по-видимому, является органом чувств природы. Не все в одинаковой степени, однако все равномерно познают многое, очень многое. Но лишь в самых высоких, самых великих людях природа сознает саму себя, и она ощущает и мыслит то, что есть и совершается во все времена».

О месте человека во Вселенной Гёте говорит: «Все есть гармоническое Единое. Всякое творение есть лишь тон, оттенок великой гармонии, которую нужно изучать также в целом и великом, в противном случае всякое единичное будет мертвой буквой. Все действия, которые мы замечаем в опыте, какого бы рода они ни были, постоянно связаны, переплетены друг с другом. Мы пытаемся выразить это: случайный, механический, физический, химический, органический, психический, этический, религиозный, гениальный. Это—Вечно-Единое, многообразно раскрывающееся. У природы — она есть все — нет тайны, которой она не открыла бы когда-нибудь внимательному наблюдателю». «Однако каждого можно считать только одним органом, и нужно соединить совокупное ощущение всех этих отдельных органов в одно-единственное восприятие и приписать его божеству».

Гёте и Шеллинг противопоставили материалистическо-механическому естествознанию Запада творческое учение о природе. Это существенное противопоставление является причиной упорного догматического непризнания ньютоновского учения о цветах со стороны Гёте.

В центре гётевского понимания природы стоят понятия первофеномен, тип, метаморфоза и полярность. Трезво и реалистически мыслил Гёте о возможности предметного познания: «Ничего не нужно искать за явлениями; они сами суть теории».





Общее существование человека Гёте считает подчиненным шести великим силам, которые он поэтически образно воплощает в «орфические первослова»:

1) демон личности;

2) идея энтелехии;

3) тихе (судьба) как совокупность роковых жизненных обстоятельств;

4) эрос как любовь в смысле свободной и радостной решимости;

5) ананке — необходимость, вытекающая из конкретных жизненных обстоятельств;

6) эльпис как надежда на будущую свободу и саморазвитие.


В настоящее время обстоятельно занимаются естественно-научными работами Гёте ибо в них надеются найти средство для объединения математическо-физической картины мира (которая «правильна», но не наглядна) с наивно-натуралистической (которая наглядна, но не «правильна»).

Для Гёте не существовало этого разлада, ибо он отказывается вступать в царство абстрактного, лишенного наглядности мира. Но он знал, что есть истины, которые нужно открыть в этом царстве.

В гётевском замечании на рецензию В. фон Шютцена к докладу по морфологии читаем: «Идею нельзя представить в опыте и вряд ли можно показать; кто не имеет ее, тот никогда не увидит ее в явлении; у кого она есть, тот легко научается смотреть сквозь явление, видеть далеко за ним и, чтобы не потерять себя, каждый раз снова возвращается к действительности и всю свою жизнь попеременно занимается этим. Как бы тяжело ни было на этом пути заботиться о дидактическом или даже догматическом, последнее все же не чуждо благоразумному человеку».

Гёте энергично отстаивал свое право рассматривать и толковать мир по-своему. Однако из его произведений не вытекает, что он считает это толкование единственно допустимым.

Эстетические взгляды Гёте развивались от принятия идей «Бури и натиска» через апологию античного искусства и культа эстетического воспитания к идее подражания природе и к трактовке искусства как произведения человеческого духа, в котором «рассеянные в природе моменты соединены и даже самые объективные из них приобретают высшее значение и достоинство».

Таким образом эстетические взгляды Гете претерпели значительную эволюцию.

В период «Бури и натиска» он выступал как сторонник немецкого национального искусства, проявление которого видел в народной поэзии и готической архитектуре. Художественное творчество этих лет проникнуто идеями бунта, протеста против отживших условностей, обветшалой морали, обществ, неравенства.

Труд и искусство для Гете идут близкими путями, которые окончательно сольются в будущем обществе. Вера в преобразующую роль труда усилилась в последние десятилетия жизни философа, когда он разочаровался в надеждах построить культуру по античному образцу. В этот период Гете все больше занимался теоретическим проблемами современого искусства, проявлял большой интерес к творчеству Байрона, Мериме, Стендаля, к проблемам реалистического романа.

Для зрелого Гете искусство есть «подражание» природе (в понятие последней включались им также и «естественные» законы общества). Задача художника — «схватить и выразить смысл природы».

Если Гете в период «Бури и натиска» мечтал о растворении человека в природе, считал основой искусства стихийное, бессознательное начало в человеке, то теперь он рассматривал человека как деятельное, разумное существо.

Искусство есть произведение человеческого духа, поэтому оно часть природы, но, как активная деятельность человека, оно «поднимается» над природой, поскольку «рассеянные в природе моменты соединены в нем вместе и даже самые обыкновенные из них приобретают высшее значение и достоинство». В этом смысле Гете стоял за идеализацию в искусстве, являющуюся, однако, не отрывом явлений от действительности, а средством их обобщения и воплощения в художественных образах. За недостаточное акцептирование организующей, упорядочивающей стороны искусства Гете критиковал эстетическую теорию Дидро, которого он, однако, высоко ценил (Гете перевел на нем. язык работы Дидро «Опыт о живописи», 1799, и «Племянник Рамо», снабдив их своими комментариями).

Одной из центральных проблем эстетики Гёте, как и его теории познания, является соотношение целого и части, всеобщего и особенного. В соответствии с различными возможностями решения этой проблемы Гёте различал три вида искусства: «простое подражание природе», «манеру» и «стиль».

Первое сводится к воспроизведению отдельных предметов природы (напр., натюрморт в живописи); «манерой» Гете обозначал воспроизведение некоторой природной целостности при игнорировании ее мелких составных частей (напр., ландшафтная живопись) и, наконец, «стиль» — наиболее совершенное подражание природе, «познание сущности вещей в той степени, насколько мы можем познать ее в видимых и ощущаемых образах» представленное в видимых и ощущаемых образах. Его эстетика оказывается неотделимой от естественно-научных исследований, где постоянно подчеркивается роль целого и всеобщего, выражаемых в элементах и особенном.

«Первофеномен», на постижение которого были направлены естественно-научные исследования Гёте, представляет собой явление, воплощающее в себе всеобщее. «Первофеномен» не остается неизменным, он выражен в метаморфозах изначального типа.

Гёте положил начало применению методов типологии в морфологии растений и животных, которые объединяют в себе методы анализа и синтеза, опыта и теории.

В живой природе, согласно Гёте, нет ничего, что не находилось бы в связи со всем целым. Особенное, воплощающее в себе всеобщее и целое, он называет «гештальтом», который оказывается предметом морфологии и одновременно ключом ко всем природным знакам, в т. ч. основой эстетики. Ведь ядро природы заключено в человеческом сердце, а способ познания природных явлений—постижение единства и гармонии человека с природой, его души с феноменами природы.

Основные принципы диалектики Гете - полярность и восхождение. Каждое явление имеет противоположность. Их взаимодействие приводит к возникновению третьего явления, которое стоит на более высокой ступени развития.

Развитие идет через отрицание старого, отжившего. Гете видел творческую положительную роль отрицания и в образе Мефистофеля воплотил идею всеотрицающей силы, «желавшей вечно зла, творившей лишь благое». Вместе с тем в понимании противоречия Гете не дошел до признания «борьбы» противоположностей, как движущей силы развития. Развитие представлялось ему постепенным процессом без скачкообразных переходов. Отрицание скачков в природе находило обоснование в гилозоистичной точке зрения, согласно которой вся материя обладает духовными потенциями.

Это особенное - явление, воплощающее в себе всеобщее, сущность, - Гете назвал «первоявлением» (напр., «перворастение», «первоживотное»).

Значит, внимание уделял Гете проблеме научного метода.

В работе «Анализ и синтез» он подчеркивал неразрывное единство этих двух путей научного исследования. Гете - поборник единства теории и практики. «В начале было дело» — эти слова, вложенные Гете в уста Фауста, — его исходный гпосеологический принцип. Подчеркивая значение эксперимента для науки, Гете указывал на важность тсоретического обобщения бъектом».
В области естествознания Гете был сторонником эволюционных идей. В 1784 он открыл у человека межчелюстную кость, наличие которой явилось аргументом для доказательства связи между животными и людьми. В трактате «Метаморфоз растений» Гете выступил против идеи Линнея о неизменяемости видов. Эволюционных идей Гете придерживался также и в геологии. Энгельс назвал имя Гете наряду с именем Ламарка в числе ученых, предвосхитивших позднейшую теорию развития.

Антипатия к религии и церкви была характерной чертой мировоззрения ученого:

«Гёте, — писал Энгельс, — неохотно имел дело с "богом"; от этого слова ему становилось не по себе; только человеческое было его стихией...» Гете был враждебен спиритуалистической христианской этике (как и этике Канта), возвышающей дух за счет принижения плоти. В противоположность христианству он защищал гуманистический идеал целостного человека, гармонично развитого духовно и телесно. Источник религии Гете видел в невежестве людей. «Бог-природа» — это для Гете лишь художественный образ объективной реальности.

Гете оптимистически смотрел в будущее, он верил в то, что настанет время, когда исчезнут социальные конфликты, но он не видел реального пути к этому. Мечтая об уничтожении феодальной отсталости и установлении справедливых социальных порядков, Гете в то же время не одобрял революционного переворота. Двойственным было его отношение и к французской революции конца 18 в. Гете участвонал в походе против французов, однако явно симпатизировал им и назвал их победу при Вальми началом «новой эпохи всемирной истории».

Материалистические идеи ученого были восприняты Фейербахом, Геккелем и другими немецкими мыслителями и учеными.

В середине 19 в. поднялась волна критики Гете со стороны некоторых ученых и философов (Менцель и др.).

Неоднократно предпринимались попытки представить Гете предтечей «философии жизни» (Дильтей, Зиммелъ), кантианцем и расистом (Гундольф, Чемберлен).

Значительное влияние творчество Гете оказало на русскую материалистическую философию середины 19 в., крупнейшие представители которой уделяли большое внимание творчеству Гете.

Известно высказывание Маркса и Энгельса о противоречивость натуры философа: «...Гёте то колоссально велик, то мелок; то это непокорный, насмешливый, презирающий мир гений, то осторожный, всем довольный, узкий филистер».

Высоко оценивали Гете русские марксисты и в первую очередь Ленин, который широко пользовался его афоризмами и образами.

Библиография Гёте

«Римские элегии» (1788);

«Метаморфоз растений» (1790);

«Годы учения Вильгельма Мейстера» (1796);

«Фауст» (1808)[Вторая часть этого произведения была закончена в 1831 г. и опубликована посмертно];

«Учение о цвете»;

«Западно-восточный диван» (1819) и др.

Большое Веймарское издание сочинений Гёте насчитывает 143 тома. Им написано 3150 стихотворений.