6-летняя война на Дунае.
ПРОБА СИЛ
Граф Семен Воронцов получил поручение от военной коллегии и сейчас вез Румянцеву срочный пакет. Еще недавно им руководили вожди русского посольства в Вене, а вот теперь уже в новой "шкуре", - из советника переведен в посыльные. Так провоцировались фельдъегеря в то время.
Так ладно этот пакет, так ему еще предстояло доставить еще один, в точности такой же, главнокомандующему первой армии.
И вот началась дорога из Киева. У графа теперь последний "рывок" (правда, не такой близкий), и конечной целью его поездки был Глухов. Что-то в этом Глухове его ожидает. С благодушием он столкнулся в Киеве, и посмотрим, что будет в Глухове.
Давно уже стала мерзлой "трасса", очень кочковатой. Но Воронцов не охал и не ахал, наоборот, трясясь в тарантасе, сидел спокойно и старался нарисовать в воображении образ Румянцева.
Впереди как будто показалась Византия с ее редкими деревьями, низкими домиками, заборами: "Всякая деревня похожа на город" да "Город - это большая деревня".
Но видно дома, а между ними отблески огня. А ведь это может быть и пожар, о чем сразу же подумал и Воронцов. Но нет, какие пожары, это солдатня греется у костров.
И в самом деле, в городе порядок, мирно тут и там пылают костры.
Созданные на данной территории "главные квартирники" не вызывали зависти и были "средними": граф сразу отметил "обычный, но длинный одноэтажный дом с коновязами против окон". Подобная атмосфера царила и внутри, куда Воронцов прошел без всяких проблем, толкнул тяжелую полужелезную дверь в сенях и очутился в прокуренном до основания коридорчике. Война проступала.
Штабс-офицер поинтересовался,для чего тут появился сударь: по виду пришедшего трудно было понять, в каком он находится статусе, хотя и проглядывалось его благородное происхождение. Только Воронцов представился, как выражение лица дежурного сменилось. Но здесь они были равными по "военному рангу, иерархии", если вообще офицер не имел больше власти. Но в руках находился срочный пакет. Вывод напрашивался офицеру: штабной сунул голову в смежную комнату. Но там было тихо (так показалось Воронцову), хотя дежурный явно кого-то позвал. Так и есть, все в порядке: из комнаты вышел смуглолицый высоколобый капитан.
Итак, дело до вручения пакета его сиятельству продвинулось. Но Воронцов предупредил, что имеет поручение передать пакет только находясь при командующем лично и в строгой форме.
Капитан ничего не ответил и знаком предложил следовать за собой. Погрязнув каждый в своих мыслях, они вошли в приемную командующего.
Тут как будто всем правили норманны, все строго, по "ранжиру", с сугубой долей осторожности: капитан Безбородко представился и предложил сделать то же самое гостю. Безбородко был последним секретарем генерала, в смысле того, что именно он должен был докладывать тому о прибытии к нему кого бы ни было. "Ярлык" явно капитану был по душе, в своем "секретарстве" он находил немало плюсов.
Он приоткрыл дверь кабинета так, что оттуда был слышен голос самого Румянцева. Первые же слова отдались знакомым баритоном, только, кажется, стал он немножечко гуще.
В рассказе Румянцева делался упор на турецкую армию, какая она есть (короткие, но полные подробности при "посредстве имеющихся подручных и саморисованных схем и объяснительных карт"), как формируется "достославное войско султана" и из кого состоит.
Кто-то обратился с таким предложением, как рассказать о спагах. Это мало вооруженная и защищенная кавалерия (для резких наскоков на ряды противника), хорошо обученная, имеющая большую роль в сражениях.
По справедливости следовало тогда поговорить и о янычарах. Обычно это уже постоянное войско. Как бы наша гвардия. Раньше ими становились дети покоренных народов, и если они были другой веры, то их насильно обращали в ислам. Теперь же в янычары мог записаться даже сам хан, или другие мусульмане.
Румянцев отвечал с таким лаконизмом, что это удивляло многих (кратко, но, в то же время, подробно и ясно), и это было его одной из главных черт (привычкой) характера, о которой знали все его близкие.
Подобные учебы командиров подтверждали сие. Ибо Румянцев не только сам глубоко изучал противника, но и требовал этого от своих генералов и офицеров.
Война заставляла делать все это. Особенно с интересом такие обучения слушал Безбородко.
Но сейчас это делал не один он (судя по всему), хотя Воронцов ни на секунду не забывал о своем задании.
Развалившаяся в креслах толпа командиров подала и им "посыл" (в приемной осталось много стульев), и они пересели поближе к двери. Воронцов пристроился так, чтобы не только видеть, но и слышать командующего. Это был стоявший у карты учитель, привыкший давать подобные уроки. Любая принятая поза напоминала ему все того же "лихого офицера", почти не изменившегося за 8 лет. А если и пополнел, то совсем немного.
И вот, он перешел к турецкой тактике.
О тактике турецкой армии Воронцов начал узнавать из книги, изданной в Вене.
"С предельным вниманием, - говорил ровно и внушительно Румянцев, - отнеситесь к действиям в сражениях турок... В прошлой войне при фельдмаршале Минихе готовили противу турецкой тактики единое каре... вот оно, на изображении; по внешним сторонам располагалась пехота с артиллерией; внутри - кавалерия и обозы".
Сделав движение руками, командующий показал, что занятия закончились. Слушателям нужно будет обдумать все на своих местах.
Безбородко, прежде выпустив всех, кроме генерала Племянникова, оставшегося в кабинете, доложил о фельдъегере. Во взгляде Румянцева вспыхнул интерес относительно пакета. Вся его натура тут же перекинулась именно на него. Кивнув Племянникову, чтобы оставался в кабинете, протянул руку, и вдруг его взгляд потеплел.
"Земщина, - как частенько по-своему выражал удивление полководец, - так это же сам граф Воронцов".
Тот вытянулся, будто перед ним был сам царь, а не военный командир и старый знакомый. Петр Румянцев явно не ожидал. Ведь ему говорили, что граф в любимцы дипломатии записался; на губах командующего играла улыбка. У Воронцова "схватило" горло, не зная что ответить; он только пожал плечами. Многие его близкие интересовали генерала. Про таких общих знакомых было трудно что-либо рассказать вкратце, а о его дяде он знал и сам. Только что масштабы жизни и здоровья у всех удовлетворительные.
"Новые взгляды, - повествует историк, - встретились, но все оставалось по-прежнему".
Румянцев решил отложить этот разговор на более поздний срок и заняться привезенным ему. Кроме бумаг в пакете ничего не было.
"Опричники прислали неприятные вести (граф пожелал сразу рассказать о прочитанном Племянникову). Суды постановили новые расписания войск. Пошли они к черту, эти сумасшедшие. Многие ждали, что откроют план кампании, но нет же".
"Учреждение военной коллегии нового расписания, - просмотрел Племянников, - ставит вашу армию в крайне затруднительное положение".
Вот тут-то и "понесло Остапа" - "дерзкого командира" - и наружу выбросилось все его возмущение по поводу всего головотяпства, заключенного в пакете! Впрочем, при этом он начал объяснять и Племянникову возможные исходы подобных решений. У Петра Григорьевича мысли шли в другом направлении. По расписанию получается, что "полки мои, расквартированные на юге, должны взять марш на Киев, где собирается первая армия, в то время как назначенные мне полки из северо-западных районов должны следовать через тот же Киев на юг на их место".
Глава отдельного войска вежливо помалкивал. В голову закралась мысль, что тут не обошлось без Голицына, захотевшего иметь в своей армии отборные части.
"Нередко там они пересматривают расписания после просьбы. Думаю, в моих силах удержать хотя бы твою Севскую дивизию. Странно, однако, получается, приходится их воевать, а не турок", бить во славу отечества.
Свежие комментарии