10-ЛЕТНЯЯ ВОЙНА ЗА ДУНАЕМ. АНТИКРИЗИСНЫЙ ТЕАТР ЕКАТЕРИНЫ II

Румянцев пожал плечами, практически не уловив еще, что исполняли музыканты. Вот у покойного государя предоставленная ему скрипка неплохо выполняла свою функцию.

БОРЬБА ЗА ТРОН ВЫТЕСНИЛА ВСЕ.

Да и граф не ставил себе цель послушать его игру. Павел, узнав об этом, ни слова в упрек не сказав, все же надулся.

Только обиделся!

Граф был в фаворе у его величества, но, к сожалению, в армейской походной жизни ему раз за разом не давали увидеть императора лично: «Вы даже не заикайтесь об этом: некрасиво вытянутые губы Петру ни к чему. Ему было двадцать два от роду, но на вид тогда можно было дать все сорок, а то и больше. Но не сказать, что рано состарился…»

Хасбулатову надоело дирижировать музыкантам и велел тем откланиваться: «Примерно на слабые хлопки вы сегодня «набарабанили», хотя вы должны «перевернуть весь свет». Ну хоть императрица в хорошем настроении: улыбаясь, повернулась к Потемкину».

Тут тот засмеялся и за себя и императрицу выказал благодарность музыкантам: «Может и зря я сюда пришел…» Он ушел, и на это почти не обратили внимания. Гости направились опять в соседний зал, переговариваясь.

Концерт закончился, далее стали ожидать игр и забав: «Раз Безбородко веселившись, – Румянцев берегись! Но сиятельство «штрафную опоздаловку» выплатить еще должен будет».

Затем статс выставил перед ним оловянную кружку: «Я вынужден заставить командира раскошелиться. Будьте спокойны, Петр Александрович, выручу вас как старого своего начальника, дам в долг…»

С этими словами Безбородко бросил в кружку собственную монету и, позванивая ею, отправился к толпе гостей.

Безбородко ходил у Румянцева в секретарях без малого десять лет, и вот теперь он был под рукой у самой императрицы, взявшей его на должность статс-секретаря.

Был он просто Сашей, а теперь Александр Андреевич, видный в обществе человек.

Впрочем, Безбородко, в новой роли, как и раньше, был непосредственным, наивно-смелым, «не расстилался мягким ковром» перед лицами старше себя, что не только не возбранялось, но и кое-кем поддерживалось.

Гости стали усаживаться на совещание за карточными столиками. Румянцев, которому все они опостылели, начал рассматривать висящие на стене плакатики. Но и там было обращение к гостям, как вести себя на вечере.

Какой Евгений Онегин их писал, было непонятно.

Правила запрещали стоять как бюстик перед государыней, даже если бы она «имела милость подошед к сидевшим и соизволить заговорить с сими хотела». Именно здесь гости должны были забывать об оскорбительных речах, о ссорах с кем бы то ни было, иметь сердитый вид, говорить гневными словами.

Евгений Онегин того времени предписывал также не лгать и не говорить вздор.

И будь ты физик, король ли, военный ли, – нарушив эти правила, будь добр выплатить штраф 10 копеек.

Читая плакаты, Румянцев услышал за спиной «позывные» платья и не очень удивился, когда, обернувшись, увидел подле себя императрицу.

Там она увидела, что граф чем-то озабочен. Настолько это было видно по его лицу.

Если это заметили все гости, то не могла не увидеть и она. И КГБ замялся, не зная, как объяснить. Но даже с этим, сумел выразить чувство, что с некоторых пор ее величество платит ему ни за что.

Что привело к неожиданному результату: к смеху «работодателя» и щедрой хозяйки Екатерины.

Она и сама не могла без дела, поэтому понимала его.

Но он напрасно беспокоился, так как на днях его ждало дело.

То вызвало бесконечную благодарность (выраженную словами и жестами) Румянцева, тут же почувствовавшего себя свободнее.

Государыня напомнила про документ, в котором запрещалось кланяться. Может заметить Безбородко, а у него датирован каждый штраф неумолимо будет (за соблюдением правил следил именно статс). Графом был даже уже озаглавлен следующий для него приказ: «Меры для наведения порядков в Малороссии или где-то еще».