Совсем другое Поле чудес... Кровавое, жестокое...

Из моей беседы с культовым телеведущим Леонидом Якубовичем,,,

– Я знаю, какие встречи у вас бывали, допустим, в Чечне. Расскажите. Я знаю, что вы не очень любите говорить на эту тему, потому что это несколько выбивает вас из шоуменского имиджа.

– Это совсем из другой жизни. Я за много лет своей жизни таких замечательных, правильных людей, как там, не видел. И каждый раз об этом говорил и буду говорить. Я возвращался оттуда с каким-то странным ощущением. Я по-другому смотрел на людей. Я по-другому разговаривал. Я по-другому оценивал ситуации. Это проходило с течением какого-то времени. Проходил какой-то период, и мне вдруг становилось невозможно не поехать еще раз, потому что мне хотелось снова все почувствовать.

 

 

 

 

 

 

И я приезжал туда и опять становился другим. Но главное, я как будто от них подпитывал что-то настоящее.

Видит Бог, но при всем кошмаре того, что называется война, при всем неправдоподобии того, что я видел (грязь, кровь), это героическое состояние. Да. Ты в форме, и вообще все радостно. До первого медсанбата. И спадает пелена, и ты понимаешь, что это не игрушки. И что это не съемки фильма. Могу привести пример. Группировка в Ханкале. Я сейчас не помню, какой год. Приехал, там должен быть концерт, а я пошел с ребятами по блокпостам. Ну и естественно, там автографы какие-то, передо мной стоят несколько десятков человек подписать фотографию, открытку, брошюрку. Какой-то подполковник солдату говорит: солдат, извини ради Бога, я впереди стоял. И я ощутил – при всех вероятных недостатках, которые могут существовать в армии вообще, а в нашей в частности, какое это великое братство тех, кто стоял плечом к плечу. Особенно погранцы, особенно спецназовцы. Ну и контрразведчики. Это элита. И вот сразу у меня уплыли в сторону шварценеггеры, стивены сигалы, всё куда-то уехало и сделалось каким-то маленьким и ненужным.

– Ну да, потому что здесь настоящее.

– Вот слово «настоящий» – самое правильное.

– А братство телевизионщиков есть? Недавно имя Владислава Листьева снова всплыло в связи с разными обстоятельствами. Я вспомнил, что Влад мне рассказывал историю такую, которая характеризует братство телевизионщиков: как вас в свое время бандиты прессинговали – чтобы вы отказались от него (эпизод описан в книге «Битлы перестройки»). И это было жестко. Я помню тогда, когда он мне рассказал, меня это совершенно поразило, потому что передо мной образ-то был какого Якубовича? Якубовича-шоумена. А здесь Якубович – воин.

– Да ладно, Жень, никакого воинства нет. Но были гораздо более жесткие разговоры втроем, когда сидели он, я и еще один человек…

– Мы знаем этого человека.

– …который в лоб мне предлагал перейти на другую сторону. Но я воспитан в середине прошлого века. У меня другие представления о жизни. И я то же самое сказал, что, пардон, я в команде. Хотя… Я не вижу в этом ничего особенного.

 

 

 

 

 

 

– Ну как же, тогда людей убивали, тогда людей вывозили в лес, тогда людей катали в багажниках, наших с вами коллег, телевизионщиков (эпизоды воспроизведены в книгах «Влад Листьев. Пристрастный реквием» и «The Взгляд»). Вы же знаете, как это было, вы же помните.

– Женечка, все правильно. Но до сей поры у нас же нет своего профсоюза.

– А нужен?

– Вообще-то нужен. Это братство должно стоять на какой-то законной основе. Я точно знаю, например, что, я еще раз повторяю, с этой женщиной из Аэрофлота, которой в кадре-то не было, я с ней встречался в эфире. Мы сидели в студии, и я перед ней извинился.

– Я это не видел.

– Не было этого.

– А, то есть снято было, а в эфире не было?

– Не было.

– Вот так вот даже, интересно. У нас, оказывается, цензура гуляет?

– Ко мне приезжали несколько телевизионных групп, и мы записывали все, о чем мы сейчас говорим, и мои извинения конкретно вообще за резкость поведения, за то, что я вспылил – ничего в эфире нету…

– У нас сейчас это в эфире есть в данный момент.

– Я к тому – насчет братства.

– Абсолютно согласен.