10-ЛЕТНЯЯ ВОЙНА ЗА ДУНАЕМ. ПРОБА СИЛ

Брожение умов военной коллегии привело к отсылке графа Семена Воронцова со срочным пакетом к Румянцеву. Еще совсем недавно он был советником в русском посольстве при Вене, но вот теперь "новая проба сил".

Его назначили в русские фельдъегери и дали ему новые роли. Лучше места хана казалось ему это назначение. Ему было только 24, но, как немногие молодые люди, пожелал славы. 

"Если ты ходил на поле брани, слава повернется к тебе лицом, - отмечает историк. - Воронцов лелеял надежду остаться у Румянцева, получить в командование если не батальон, то хотя бы роту. Кроме упомянутого пакета ему было поручено доставить еще один, точно такой же, только уже к тому командующему, в войско котрого посылали крестьянина в самую первую очередь. Он передал его в Киеве, где князь Голицын стоял с главной квартирой. Казалось, послали его не туда, где все говорило о войне..."

Народ был тих и спокоен. В главной квартире все государство представляло 4 дувшиеся в карты офицера и одного караульного. 

"Тут везде пустели дома во время балов вице-губернатора, - намекнули ему. - Один бал на уме Голицына сейчас... все знает он, наверное, о вашем пакете".

Его ответом фельдъегерю была передача написанного адъютанту. Его ждал народ, к которому он и "сделал ноги", поблагодарив, правда, перед тем майора. Стоило быстрее уезжать из Киева. 

Чтобы не постигли карательные несчастья, надо было поспешить в Глухов. 

"Лаская себя тарантасом, - воображал Воронцов, - постараюсь нарисовать облик Румянцева; дорога неблизкая, а вспомнить командующего не мешало бы".

У дяди Михаила Илларионовича, бывшего тогда на высшей идеологической службе, он видел его первый и последний раз. Румянцев тогдачувствовал в себе какую-то вину, особенно это было видно, когда он встречался взглядом с графиней Строгановой. 

В непосредственной близости показались редкие деревья, низенькие домики, заборы. 

Используя все имеющиеся средства, пытался "засечь", город ли то или деревня. Не может быть, чтоб к этому Глухову и подъехали. В промежутках домов было светло (между ними метались отблески огня). 

Воронцов толкнул кучера, род которых таков, что сразу определят, пожар ли то или нет. 

Годунов засмеялся. Город и в самом деле пылал, но быстро стал понятен смех "шофера" Годунова, ведь то были всего лишь костры. 

"Годунов, - отмечает проницательный историк, - специально проехал медленно мимо многочисленных повозок".

Благие костры притягивали к себе по 10-15 человек солдат. Эту местность пронизала война. 

Случайный солдат Борис указал проезжающим путь на главную квартиру: вон там, где длинное одноэтажное строение, где коновязь напротив окон. Воронцов беспрепятственно прошел в сени, где он открыл тяжелую дверь, и оказался в тесной прокуренной до основания прихожей! Будто царь тьмы выступил штабс-офицер. 

"Во всяком случае, не случайный захожий, - констатировал военнослужащий. - Но пока никто так и не представился".

Неописуемая занятость командующего не позволяла сейчас принимать. "Пакет, коему цены нет, у меня.., ждать мне никак нельзя". В голове штабс-офицера чуточку процветало, и он сунулся в смежную комнату. Может, к слугам обращается, может, чтобы еще кого позвать. Одного смуглолицого капитана (и с высоким лбом) из комнаты удалось вызвать.

"Это вот, - показал гловой, - сам граф Воронцов прибыл: пакет до его сиятельства. Сговорившись, желает передать пакет только в собственные руки. Тех за собой веди, капитан. А в приемной командующего уже и решай, как быть. Приемная сейчас пуста, зато в самом кабинете командующего Воронцов успеет увидеть через слегка приоткрытую дверь множество людей в мундирах генералов и обер-офицеров..."

Люди там вели какое-то совещание (судя по всему). Граф даже забыл поинтересоваться, кто его ввел в эту приемную. 

Хочется представить секретаря генерала Безбородко.

Культ его был достаточно высок: мог говорить всегда, когда считал нужным. Ни разу не усомнившись, он и сейчас объяснил, что идет учеба командиров. Царь своего кабинета Румянцев тем временем тоже что-то говорил громко. Народ слушал этот знакомый баритон, только, кажется, голос его стал чуточку гуще. 

Румянцев рассказывал о турецкой армии - из кого формируют его местные бояре или сами ли идут туда тоже, вообще, какая она есть. Некто Борис спросил относительно спагов. Оказалось, это прошедшая через облегчение военного вооружения кавалерия. 

Спаги первыми вознаграждались за службу султану землей. Самих спагов в армии, пока нет войны, не видно, но с ее началом, собираются туда. У янычар друга, "особливая" история. Это одно постоянное войско уже! Из сравнений можно взять нашу гвардию. Раньше ими становились дети остальных религий, насильно обращенные в ислам. 

Но теперь в янычары дозволено записываться и мусульманам. Покойный султан установил им приличное жалованье. То - вооруженные полностью. Про это лаконично и говорил Румянцев. Московское веяние - ни одного лишнего слова. 

В памяти Воронцов всплыл спор дяди с одним сенатором, уверявшим, что Румянцев силен как полководец своим характером. "Мерли характеры перед его умом, - возражал дядя. - Видали мало таких вот умных людей. У командиров, что учились, спросите сие. Румянцев не только узнает о противнике то, чего отцы не знали, но и требует того и от своих генералов и офицеров".

Цены таких вот встреч не было, но цена времени куда дороже. Но когда зашла речь об этой "временной цене", Безбородко удивленно взметнул свои сгустившиеся брови. Добравшиеся сюда продолжили слушать. Так как их не хоронили, пересели поближе к двери. 

Началась пересадка: фельдъегель пристроился так, чтобы видеть командующего. Румянцев стоял у карты, повешенной на стене, в позе учителя, не считавший за преступность давать подобные уроки. 8 лет не видел его, чтобы увидеть сейчас, почти не изменившегося. Многие места пополнели, кажется. Эти господа "прервали его наблюдения, ибо изволили послушать о тактике турецкой".

Голод знаний заставил в свое время Воронцова прочитать целую книгу, изданную в Вене, о тактике турецкой армии. Одна десятая тут ему была известна. Руководил боевой строй у турок не так, как в европейских армиях. Против которых турки строятся в виде усеченной пирамиды, либо в форме охватывающего полумесяца.

В центре построения располагается правительственная пехота и артиллерия, по сторонам - войска пашей. "Разбойники пытаются, - отмечали противники, - с центра прорвать тонкие линии пехотой, а с краев охватить кавалерией, оттого и действуют такой массой". Турецкий воевода сводит к тому, чтобы первым же ударом смять противника, заставить его сражаться в общей массе, где преимущество регулярной организации и лучшего оружия сходит на нет, а все решается банальным превосходством численных сил. Румянцев не был похож на ираненного вопросами, уставшего учителя, говоря все это. В прошлую войну фельдмаршал Миних противопоставил турецкой тактике единое каре, состоявшее внутри из захваченных и своих обозов, а также кавалерии, а по сторонам из пехоты и артиллерии. Такое построение еще как-то оправдывало, когда существовал голод в оружии, но сейчас нам оно не подойдет.

И не обороняться нам надобно, а наступать. Впрочем, ужасные сии факты будут в следующий раз. Теперь время для женщины, еды или сна. По приемной последовали слушатели. 

Подобное не сделал лишь Племянников, старый приятель командующего. Когда все вышли, Безбородко доложил о фельдъегере. И о пакете тоже "шепнул".

Правительство разрешило, просило входить. Кивнув, чтобы народ подождал, не уходил, Румянцев протянул руку за пакетом, и вдруг взгляд его потеплел. Связь осуществлялась через графа Воронцова. 

Поэтому и потеплел взгляд. Немедленно было выказано и высказано удивление. Петр слышал, в дипломатию ударился.

"Он, - засмеялся Румянцев, - не знает, что и ответить: молчит и лишь пожал плечами. Буду обвиненным, если не поинтересуюсь о ваших. Петр не осведомлен. Слава богу среди просителей их не замечал..."

Служба "воткнула" друг в друга "зырки", смотрели, не отрывая их. Взгляд молодого графа подтвердил, что живут без отрепьев, без каких-либо серьезных недугов. 

Румянцев сказал, что для тем этих потом время найдут, потом "поговорим", а сейчас посмотреть надо, что там привез. 

Как только он извлек бумаги из пакета, сразу начал читать. 

При чтении были позабыты и мать, и любимые, и знакомые. Весть, видимо, была неприятной, и ее осторожно попытался узнать Племянников. Поручали отказаться от старого расписания войск. Тогда можно было обвинить Питер в сумасшествии. 

"Мне нужен был от них план кампании, а не это". Петр сунул Племянникову - "на вот, полюбуйся" - прочитанные им полностью бумаги. Бывшая свобода Румянцева затруднялась-закрепощалась. 

Украинская, Смоленская, Севская дивизии, между которыми Румянцев столько носился, отправлялись в первую армию, а взамен приходили полки из остатков Финляндской, Эстляндской дивизий. На это головотяпство Румянцев не мог реагировать без возмущения.  Он накинулся на народ, чтобы тот понял суть происходящего. 

Нет, Петр Григорьевич, как и другие 13 штабсов, не понимал. По расписанию получается, что полки мои, расквартированные на юге, должны взять марш на Киев, где собирается первая армия, в то время как назначенные мне полки из северо-западных районов должны следовать через тот же Киев на юг на их место. А о зимнем времени и не подумали. Названный друг вежливо помалкивал. Почуявшая его душа обвиняла во всем князя Голицына, захотевшего иметь под рукой отборные части. Караульные начали заглядывать уже в кабинет, и Румянцев решил уже спокойно просить коллегию о пересмотре расписания. Петр Племянников командовал Севской дивизией, и надо было постараться удержать хотя бы ее. Помолчав, он усмехнулся, что шпаги достойна ворвавшаяся Турция, а воевать приходится с Петербургом. Посмотрел на стену, где висела дева Мария, и увидел в отражении иконы Воронцова. Извинился, что, отвлекшись на всяких там Племянниковых, совсем забыл о нем.  Схватили друг друга за руки, начали говорить об отъезде. 

"И, - ответил Воронцов, - имею надежду остаться в армии". Через минуту же получил ответ, что "остаться" стоит под вопросом. Тут даже воли патриарха может быть недостаточно. Народу надо обращаться к коллегии. Впрочем, гроб рано еще заказывать. Рядом стоял секретарь, к оторому граф Петр обратился проводить гостя к нему и привести скоро обратно. 

Надо было сочинять в путь обратный письма им обоим. 

Даже Племянников надел шляпу. Уйти ему как можно скорее, нужно было уже командующему.