10-ЛЕТНЯЯ ВОЙНА ЗА ДУНАЕМ. ПРОДОЛЖЕНИЕ...

Что было делать перед тем, как раскроется "скатерть-самобранка", до чего оставался еще целый час?

Едва ли этого "окна" не хватило бы (хотя, для кого как), чтобы не успеть "напудрить носик да навести марафет". Предупредив секретаря, чтобы были отменены приемы, Екатерина отправилась из спальни в малую уборную, где ее ждали камер-юнгферы с гардеробом. 

Екатерина не любила пышных костюмов, одевалась просто. Только где-то на парадных выходах допускалось исключение; все знали об этих правилах вкуса. Но сегодня был день обычный, и камер-юнгферы ничего парадного не приготовили. Отдышавшись, они предложили на выбор несколько простых платьев.

Екатерина предпочла молдаванское из серого шелка, сутью которого был разрез и двойные рукава. Во-первых нижние рукава собраны до кисти, во-вторых, верхние, очень длинные, приподняты к спине. Не предполагалось ни одной драгоценности на всем платье. 

Вместе с платьем простые башмаки, с низким каблуком. Убедившись, что платье подобрано удачно и сидит на ней как надо, Екатерина отдала себя во власть куафера - специалиста по дамским волосам. Находясь в служении ее величеству, куафер проявлял настоящее мастерство.

Он умел вкладывать в прическу государыни небольшую милую "фишку", которая выгодно отличала ее от других красавиц. Мастер делал дополнительным украшением лоб, для чего зачесывал волосы назад. Не все имеют такой большой, красивый лоб, каким ее вознаградил бог. Да и волосы могли дать фору многим представителям модных салонов и "тогдашним моделям двора и света". 

Когда она сидит за туалетным столиком, и куафер работает с ними большим костяным гребнем, волосы "первой модели России" касались пола. Сейчас она смотрела на свою прическу. В 9 зеркал оглядывает себя "клиентка". Ну просто разграбление самовосхищений прочих красавиц. Теперь - в официальную уборную, последнюю. 

Комната, где завершался туалет, являлась как малый выход, потому что делалось сие в присутствии лиц, имевших к ней близкое отношение. Вот и сегодня здесь собрались камергеры, братья Григорий и Федор Орловы, нашла себе место даже придворная шутиха Матрена Даниловна, которая доход имела не своей внешностью, а острым языком. А встретили собравшиеся ее величество низкими поклонами. Одна только шутиха не проявила этот знак уважения, сделав вид, что не заметила ее появления.

Одетая как всегда пестро и неряшливо, она не отрывалась от узкой тетрадки, сидя на корточках.

Но государыня весело поинтересовалась у Матрены Даниловны, усаживаясь за массивный, отделанный золотом столик, о содержимом написанного. Письмо матушка, а что еще может писать шутиха так усердно, не отрываясь?

Что за адресат! Тот самый, кто грабить умы людей так любит. Она приставила палец к виску, пытаясь вспомнить имя. Ну тот, кто на эти все глупости бумагу изводит. Но вот, усилиями напряжения взламывались двери, отвечающие за сохранение памяти, и вспоминалось имя француза Вольтера. А ведь интересно и то (шел разговор), что же там было написано...

В письме были слова о том, чтобы сей бумагомаратель не смущал государыню матушку в своих посланиях и не наводил тень на плетень. В предвкушении веселой забавы придворные заулыбались. Поскольку камер-юнгферы толпились с булавками и лентами для ее величества, застыли в ожидании и они. Многим было известно, что государыня являлась в номер к Вольтеру, о котором говорила старуха, и вела там оживленный разговор с ним. При дворе поговаривали, что она затеяла с ним переписку для того только, чтобы знаменитый француз служил при ее интересах, славил ее имя, как славил прусского короля Фридриха. Государыня, предаваясь общему веселью, разрешила Матрене Даниловне писать, куда она сама написать изволит. 

Вот только бы не ошибиться в явившихся в тетради словах, обозначающих титулы.. 

Только вот совершенно паралельно ей, бумагомаратель ли Вольтер, или философ. Разумеется, что такое философ, было ведомо. 

Что, после вопроса матушки, и было подтверждено. На четырех листах могла бы написать. Но лень, лучше коротко объяснить. Ну вот вышел из человека философ, он и есть философ. Явившиеся мысли заставили Матрену Даниловну отложить тетрадку на пол, выпрямиться и продолжить с притворной наивностью. 

Именно про философию вспомнила на той неделе, когда в Тверь "нос сунула". Создавалась "дворянская" история тогда. Вот подходит мещанин и спрашивает у трех дворян о науках, что их в университете обучали. Ответили, но про философию сказали в-первую очередь. Обычно мало кто что знал о философии. Перепуганные дворяне и ответили, что философия есть ничто иное, как дурачество, а совершенный философ есть никто иной, как совершенный дурак. С превеликим успехом возвращались с западных университетов они, ибо мещанин находил в словах этих беженцев несомненно и действительно "совершенную философию", с чем трудно было не согласиться. 

Родственники дворян усмехнулись и "сумничали". Сократ, известный в древности философ, говаривал о себе, что он тот еще дурак, а праительство о себе такого сказать не может, ибо оно еще не Сократ. Те из камергеров, что захихикали, уловив на себе неодобрительный взгляд государыни, тут же смолкли. 

К шутке государыня отнеслась с враждебностью. Она знала, что если "нерпиятельница философов" сама придумала историю с ними, то... шутиха гений. Пусть уж лучше будет без таких увеселений, лишь бы этот журнал "Трутень" поменьше все читали. Екатерина вспомнила, что говорил за докладом утром обер-полицмейстер. Этому издателю Новикову дали волю, хотя, он, впрочем, и без нее себя проявит. Только режь, язык у него. В нетерпении она повела головой со словами "что стоите". Они тотчас обступили ее - кто с булавками и лентами, кто с полотенцем, кто со льдом. Несколько минут возни, и вот она уже на ногах. - Приглашаю, господа, на обед. Поезда двинулись, улыбаясь. Григорий Орлов галантно подошел к ней и склонил голову, показывая, что никаких мыслей у него, кроме как услужить, нет. На кого и посмотрела государыня взглядом, от которого он, казалось, даже согнулся, и дозволила ее вести.