НАПОЛЕОНОВСКИЙ ГОЛЛАНДЕЦ ГАЙЗВЕЙТ ОСТАВИЛ ЗАПИСИ О ПЛЕНЕ В РОССИИ

© 2016 Перевод и комментарии д.и.н. А.И. Попова (Самара) и к.и.н. С.Н. Хомченко (Бородино).

К.А. Гайзвайт ван дер Неттен был плодовитым военным писателем, автором множества статей и книг по военной истории, а так же мемуаристом. Приводим фрагмент воспоминаний, связанный с пленом в России, об обстоятельствах его пленения и первых днях плена, а так же письма мемуариста к жене.

Дневник написан на французском языке, письма – на голландском.

[28 ноября] Прибыв к берегу, я увидел, что Березинa шириной от 80 до 100 шагов имеет очень быстрое течение, особенно на другой стороне. Я видел много попыток переправиться вплавь, которые большей частью погибали, если они слишком приближались ко льду, который был покрыт мертвецами, другие старались перейти мост, направляясь на лошади к балкам и медленно добирались до противоположного берега, скользя по воде. Когда они прибывали к одному из трёх разломов, сделанных в мосту, несколько наших следовали за своими лошадьми, которых они держали за узду, но они были вынуждены их покидать, многие погибали, соскользнув с досок, покрывавших лёд. Я пробирался по куче из поваленных и убитых лошадей, из трупов и из опрокинутых повозок до одного места, где спуск показался мне более быстрым и, хотя моя лошадь была очень утомлена, везя меня 30 дней без пищи и была сильно нагружена, я принял решение переправиться вплавь.

Наконец наступившей ночью мы прибыли в одну деревню, наполовину разрушенную, где казаки, которые нас транспортировали, передали нас под охрану отряда драгун. Мы в числе около 200 человек, из которых около пятнадцати офицеров вступили в огороженное место, где имелись 2 открытые риги, в которых был разожжён огонь. Мы велели попросить у коменданта милости быть отделёнными от солдат, он её пообещал, но не позаботился об этом. Мы… едва смогли приблизиться к огню, но почти не нашли места, чтобы поспать. Солдаты мнили себя равными с нами по участи, не проявляли к нам никакого cнисхождения. Мы провели ужасную ночь, промокли до костей на сильном морозе, который заставлял нас дрожать, и без малейшей пищи. В течение ночи подлые драгуны, которые составляли охрану, несколько раз приходили грабить нас, вырывая у бедных несчастных то немногое, что избежало алчности казаков. Они обыскали меня до кюлотов, забрали у меня нож (чувствительная потеря) и хотели снять с меня мой жилет, чему я воспротивился, крикнув коменданта. Всю ночь слышались крики несчастных, которых избивали за малейшее сопротивление грабежу.
Наконец эта ужасная ночь сменилась днём, и мы стали свидетелями суровости русской дисциплины, увидев избиение нескольких русских драгун ударами палок, или хлыстами по рубашкам. Мы выступили в 9-м часу и продолжили наш попятный марш. Мы повстречали множество войск и, проделав около 2 льё, сделали остановку. Голод достиг у меня такой степени, что предыдущей ночью я настолько приблизился к костру, чтобы не позволить моим членам замёрзнуть, что сжёг кожу, которая на моих панталонах была двойная. Я съел куски кожи, которые оторвались.

По прибытии туда, нам назначили один дом для 11 офицеров, которые образовали нашу компанию. Он был заполнен нечистотами и трупами, от которых мы должны были его расчистить... Прибыв в Борисов, мы нашли воду на удалении ? льё и улицы, заполненные солдатами, которые были ограблены теми, кто приходил их обыскивать... Мы нашли Борисов заполненным людьми из дивизии Партуно, среди которых находился 126-й (голландский) линейный полк, судьба солдат которого была гораздо более мягкой, чем наша, по причине того, что они сдались по капитуляции и сохранили все свои вещи.

В полдень майор Штегман велел нас собрать, нас разделили на несколько колонн и нам пообещали, что мы двинемся тотчас, как он найдёт средства. Нам будут делать регулярные раздачи хлеба, мяса, крупы и водки, по дороге нам предоставят хорошие квартиры и, действительно, мы имели величайшую oбязательность в этом храбром человеке, который проявил заботу, чтобы защитить нас и облегчить нашу судьбу. Я нашёл способ купить у одного русского солдата флягу водки и, хотя я ему заплатил чрезвычайно дорого, это было большим подкреплением для нас, у которых жизненные силы были совершенно изможденны.

2 декабря – мы выступили в 9 часов и, проделав марш в 6 льё, прибыли в одну деревню, где находилось множество русских войск и маркитантов. В темноте мы были отделены от наших товарищей. Mы находились только с лейтенантом де Нойе (Nоyer) и капитаном Глансбеком, мы разыскали убежище в риге, где один русский солдат сделал нам плохой суп из кислой капусты с сухарями, стоивший 6 франков. Никогда за мою жизнь я не имел более роскошной еды, не евши ничего варёного после 28-го числа.

6 и 7 – стоял мороз настолько жестокий, что многие обморозили глаза, щёки и нос, или пальцы, я счастливо предохранился, закутав голову капюшоном моей шинели, но у меня сильно пострадали от холода руки, так что я потерял чувствительность в кончиках пальцев. 7 – мы прибыли в небольшой город под названием Холопеничи, где были размещены у одного еврея, где мы нашли сыр, варенья, сделанные из меда, чай и сладкий пирог белого теста...
8 и 9 – мы проделывали за день от 5 до 6 льё, располагаясь в деревнях достаточно обширных. В последний день мы шли по очень трудному пути, который заключался в глинистой, очень ухабистой и мало покрытой снегом дороге. Мы не знали, куда поставить ноги, и скользили на каждом шагу.

12 – мы продолжили наш путь в санях и прибыли 15-го в Витебск. Я так настрадался от мороза в дороге, что много раз опасался отморозить ноги и руки... По прибытии в Витебск нам сообщили, что мы проведём здесь некоторое время, что мы получим продукты и по ? рубля в день, и мы расположились по 3-4 офицера в предместьях. Мы находились у одного еврея… Семья евреев включала, самое меньшее, 12 человек, сверх того 4 пленных вестфальских улана и 3 русских гусара жили с нами в той же комнате. Все были заражены паразитами, так что мы не знали, где нам спать ночью; я разместился на столе на пучке сена, которое я собрал себе утром...

26 – Все [пленные] солдаты выступили из города, где остались только офицеры... Им распределили хорошие шубы из овчинных шкур. Распределение, как денег, так и продуктов, производилось достаточно регулярно. После нашего прибытия множество ополченцев (milices) прошло через город, от 5 до 6.000 ежедневно. Это были крестьяне, вооружённые большей частью пиками, некоторые из них – мушкетонами, карабинами, или старыми ружьями, одетые в серое, как русские крестьяне, и не имевшие других знаков различия, кроме медного креста Св. Андрея на передней стороне своих шапок. Только один полк среди них был вооружён правильно и один очень хороший полк казаков, одетый в униформу и вооружённый, с серыми головными уборами. Будучи оставлены здесь, они совершили много эксцессов против пленных, когда те оказывались на марше.

В письме от 25 апреля 1814 г. Неттен написал:
"Почти два года прошло без получения мною от вас семейных вестей. С каждой почтой я надеялся получить долгожданный ответ на многочисленные письма, которые я писал вам с различных путей из России, но всегда ожидания были напрасными. Мне нужна уверенность, что моя судьба не безразлична моим родственникам, таким образом я сниму это самое большое бремя с моей души. В тысячу раз счастливее подполковник Ренно, который здесь получал письма от жены…
Судя по событиям в Голландии, я конечно ожидал, что мы скоро вернемся туда, тем более, что уже в феврале были запрошены имена голландцев, однако после этого ничего не последовало. Только подполковник Ренно уведомил меня, что в Саратове, где он был, губернатор сообщил офицерам о получении императорского указа, в котором им предлагалось собраться под знаменами спасителей Германии, тогда они будут отправлены в Ригу. Они ожидали других условий возвращения в Голландию, но напрасно, поэтому пятеро из семи других товарищей согласились, кроме господ Крайенхофа и Зуйлена, которые предпочли остаться в ожидании вызова от голландского правительства.

Так что я намерен ждать любых заявлений голландского правительства о находящихся в России военнопленных офицерах. Бог даст, что в той или иной мере скоро будет положен конец нашей ссылке, которая для меня вдвойне тяжела не только из-за неизвестности обо мне близких родственников и неопределенности ситуации, в которой я нахожусь, но также из-за беспокойства за судьбу военной кампании.

14 мая 1814 г. из Черного Яра Неттен написал:
"Достаточно неожиданным для нас, без малейших просьб с нашей стороны, был объявленный Астраханским губернатором приказ об отправке голландцев отсюда в Ригу. Так что завтра мы впятером, а именно я, лейтенант Кригер, два сержанта и австрийский музыкант, отправимся в путь, который хотя и очень значительный, почти 650 часов пути до Риги, но мало меня пугает, так как погода прекрасная, а мы будем путешествовать между почтовыми станциями, которые расположены здесь обычно от 30 до 40 часов [пути] друг от друга, так что я прибуду в Ригу в отличный месяц".

22 июня 1814 г. Неттен написал из Орла:
"15 мая я выехал из Черного Яра в компании моего товарища лейтенанта Кригера и 2 голландских сержантов. Наш 50-часовой путь вдоль Волги привел в Сарепту (Larepha), колонию гернгутеров...

Ведь как мала была вероятность, что это произойдет. Новости из Голландии говорят, что все органы власти снова восстановлены на своих местах. Пока это все, что я спешу вам написать, для того, чтобы подготовиться на месте к моей встрече".

14 августа 1814 г. Неттен написал из Кенигсберга:
"Наконец я могу писать как свободный человек из этого города, куда я прибыл 12 числа, спустя год после начала моей ссылки, после более чем 800 часового путешествия из Азии. Продолжаю описывать вам свое путешествие из Черного Яра в губернский город Орел.
В день отъезда оттуда его превосходительство сообщил, что я могу отправить письмо, но это выглядело подозрительно. По распоряжение русских властей нам не позволялось отправлять письма сразу напрямую. Их в первую очередь нужно было направлять в Петербург для просмотра тайной полицией, и я, не желая письму такой участи, решил отложить его и подождать, когда смогу уверенно отправить его вам. Из Орла мы направились в Смоленск, а затем должны были попасть через Витебск в Ригу и сесть на корабль. Но придя в Смоленск мы были поражены новостью, что император изменил голландцам направление маршрута и что мы, как и французы, должны направиться в Бялосток. Перспектива долгого путешествия через разоренные земли в виде толпы военнопленных, с большим количеством транспорта, пугала и чуть было не лишила мужества, однако что сделано, то сделано. Так что я продолжал свое путешествие в Минск, а оттуда в Бялосток по той же дороге, по которой мы шли во время отступления и, таким образом, около Борисова и Березины, рокового места, где я был пленен 2 года назад. Думаю, что почувствовал это место (как в Смоленске, где я был свидетелем весьма тяжелых событий, а особенно в Борисове, памятном кровавыми сценами на льду), как только попал сюда.
Надежда, что скоро я заключу мою дорогую в объятия, уменьшилась. В Бялостоке мы пошли на крайние меры, чтобы убедиться, что там не было никакого голландского комиссара, и мы вынуждены были отправиться в Кенигсберг, где он мог быть. Наш транспорт увеличился еще на 14 голландских офицеров и 60 солдат, вместе с которыми мы завтра отправимся туда. На следующий день мы вступили в Великое герцогство Варшавское и на 3-й день прибыли в Липск (Aris) на границе России.